Вместо Бориса Михайловича пришла какая-то женщина, спросила у вахтенного матроса, где найти старшего помощника, и под расписку на обороте конверта, как строго официальный документ, вручила Маркевичу лист бумаги, исцарапанный знакомым, а сейчас попросту ненавистным почерком.
«Ставлю вас в известность, — прочитал Алексей, — что я заболел. Временно, до моего выздоровления, исполнение обязанностей капитана на вверенном мне пароходе „Коммунар“ возлагаю на вас под вашу личную персональную ответственность. Приказываю ежедневно в 16.00 с нарочным матросом письменным рапортом докладывать мне на дом о положении и ходе ремонтных работ на судне. Капитан парохода „Коммунар“ Б. М. Ведерников».
— Что передать-то? — спросила женщина, видя, как по мере чтения все больше мрачнеет лицо моряка.
— Передать? — переспросил Маркевич. — Ах, передать… А вы, собственно, кем приходитесь Борису Михайловичу?
— В работницах я у них. По хозяйству, значит.
— А-а, по хозяйству. Ну, в таком случае можете передать, чтобы он… Впрочем, не надо. Скажите только одно слово: «Есть». Он поймет.
— Как же, конечно, поймет, — заулыбалась посыльная. — Я тоже знаю это слово, он и меня приучил. «Марфа, я кричит, туфли!» И ежели подашь без этого самого слова, назад отсылает. «Отрепетуй, — требует, — по всей форме!»
— Строгий, выходит, хозяин? — невольно улыбнулся Алексей, выслушав столь неожиданное признание.
Женщина сердито сверкнула глазами, жестко подобрала губы и, покрепче зажав в сухой ладони конверт с росписью старшего помощника, выпалила, как отрубила:
— Ирод!
— Вот это вы ему и скажите, — не выдержал, расхохотался Маркевич, провожая посыльную к трапу.
Он вернулся в каюту, негромко и грустно насвистывая сквозь зубы. Прощайте, Таня, счастливого вам пути. Знать не сулила судьба встретиться еще раз. А может, это и к лучшему? Не пройдет и недели, как вы прочно и навсегда забудете о единственной белой ночи, в которую, неведомо для вас, невезучему моряку Алексею Маркевичу было так по-человечески хорошо…
— Алексей, ты дома? — послышался из-за двери, из коридора, голос Глотова. — Алексей!
Маркевич вскочил с дивана, распахнул дверь.
— Васильич? Прошу! Что это вы так поздно?
— Дела, брат. Запарился я в пароходстве, голова гудит. Дай, думаю, прогуляюсь, проветрюсь, да и тебя заодно проведаю. Чем угостишь?
— Чаю? Могу предложить с ромом.
— Давай лучше без первого, — Василий Васильевич бросил фуражку на диван, расстегнул ворот кителя. — Ф-фу!.. Предписание получил?
— Какое? Первый раз слышу. Борис Михайлович…
— Знаю! Я поморщился глотов, наливая в стакан ароматный вишнево-черный ром. — Ох, и хитер же Борис. Штучка!