Алексей с неприязнью поминал Ведерникова: увильнул, хитрец, от такого «счастья», чаевничает дома да муштрует свою Марфу. И хоть знал, что отнюдь не во всем этом кроются причины его раздражительности и неудовлетворенности, а признаться в натоящих причинах не мог. Только чаще поглядывал на фотографию, подаренную Василием Васильевичем, да старался поменьше думать о своем доме…
Он не очень удивился, когда однажды вечером, в конце первой недели ремонта, в каюту к нему явился Григорий Никанорович Симаков. Видно, и старшему механику стало тошно, вот и пришел. Маркевич встретил его без особой приветливости, но и без сухости: все же легче, когда рядом живой человек. А Симаков, не замечая пасмурного лица старшего штурмана, сел за стол, вытащил из кармана и положил перед собой основательно потрепанный блокнот.
— Посоветоваться пришел, — сказал он. — Не нравится мне…
— Что? — буркнул Алексей, нисколько не удивляясь такому вступлению.
— Все не нравится. И что с подвозкой материалов у нас перебои, и что нормы едва выполняем, и что водку хлопцы раздобывают где-то… А больше всего не нравишься ты.
— Ч?!
— Ага, — Григорий Никанорович кивнул тщательно выбритой головой и поверх сдвинутых на кончик мясистого носа очков внимательно посмотрел на Маркевича немного выпуклыми близорукими глазами. — Я и говорю: ты. Не персонально, так сказать, — персонально ты парень хороший. Но вот в роли исполняющего обязанности капитана…
Слова старшего механика, а еще больше тон, каким они были произнесены, и, главное, взъерошенный, петушиный вид его не на шутку задели Алексея. Григорий Никанорович никогда не любил вмешиваться в чужие дела, тем более вот так, ни с того ни с сего выпаливать в лицо человеку далеко не приятные откровения. Даже с подчиненными он не разговаривал резко, не повышал на них голоса, хотя среди машинистов и кочегаров встречаются разные люди. Маркевич не раз удивлялся, каким образом пожилому, молчаливому и, пожалуй, излишне застенчивому стармеху удается поддерживать прямо-таки замечательную дисциплину среди машинной команды. Он вдруг вспомнил, что без малого год назад Симакова и парторгом-то выбрали на судне в основном за его молчаливость и скромность, за умение так работать, что глядя на старшего механика, не усидит без дела и самый отъявленный лодырь. Правда, парторгом он оказался отличным, никому из коммунистов и в голову никогда не приходило не прислушаться к его мнению, не воспользоваться дельным, всегда продуманным советом. Уважали, ценили опытного моряка и беспартийные члены экипажа. Но, почему-то всем казалось, что, кроме судна и машинного отделения, Григорию Никаноровичу нет больше ни до чего никакого дела. И вдруг — на тебе: «Ты мне не нравишься!»