Алексей ткнул его слегка кулаком под ребра и, вырвавшись, сбежал по трапу на пристань, провожаемый заразительным смехом счастливейшего из смертных.
* * *
Была уже ночь, когда Маркевич вышел из Управления пароходства, — голубовато-синяя лунная ночь. Надраенный до ослепительного блеска диск луны висел в безоблачном небе, заливая Архангельск неживым, будто выдуманным светом. В этом свете город казался или вымершим, или спящим: лунные улицы, как бы придавленные тягостной тишиной, смутные силуэты перекрашенных в темное домов, и — ни огонька кругом, ни смеха прохожих, ни автомобильной сирены.
Алексей торопился: на судне, небось, заждались, Борис Михайлович рвет и мечет, Закимовский не находит места, не зная, как решилась его судьба. Но разве Алексей виноват, что весь день одно наплывало на другое, возникали все новые и новые вопросы, которые надо было разрешить именно сегодня, потому что не завтра, так послезавтра «Коммунар» выходит в море? Вот и пришлось ждать-дожидаться, так и день прошел. Ничего, теперь прямо на судно и — прощай, любимый город…
А город лежит вокруг и родной, и как бы совсем незнакомый, город все-таки бодрствует, чутко и настороженно вслушиваясь в неправдоподобную лунную тишину. Невнятно и глухо бормочут репродукторы, кое-где установленные на телефонных столбах, сухо похрустывают деревянные тротуары под ногами дежурных дружинников возле каждого дома, каждых ворот, с неба то наплывает, то опять отдаляется рокот мотора барражирующего самолета. Синими молниями вспыхивают вольтовы дуги трамваев на проспекте Павлина Виноградова, да такие же молнии электросварки время от времени разрывают голубоватый сумрак августовской ночи в стороне завода «Красная Кузница».
Впервые видел Маркевич свой город таким суровым, ожидающим внезапного удара. Ни одна бомба не упала еще на Архангельск, а кажется, будто находишься не в тылу, а в самой непосредственной близости от линии фронта. Или только так кажется? Только на него, на Алексея Маркевича так угнетающе действует с непривычки эта мертвенная голубоватая тишина? А на других, на горожан?
Вон у ворот стоят старик и девушка с противогазными сумками через плечо. Разве им легче? О чем они думают, о чем говорят, привычно приглушая свои голоса? Навстречу спешит, торопится женщина с укутанным в одеяльце ребенком на руках. Даже под ноги как будто не смотрит, до того ей некогда. А почему? Неужели и ей невмоготу от этой тишины?
— Стойте, товарищ, — остановил Алексея старческий голос. — Предъявите документы.
К нему подошли двое, старуха и подросток стали так, чтобы он не сразу мог дотянуться до них руками.