— Прошу вас, — отступил Алексей, освобождая дорогу.
— Леша? — и невидимые руки обвили его шею. — Лешенька, родной…
С чувством брезгливости он отбросил эти руки, повернулся и ушел в кабинет. Девочка прильнула к деду, то ли надеясь на его защиту, то ли сама защищая его. Пальцы правой руки профессора судорожно сжались в подобие кулака, лихорадочно блестящие глаза не отрываясь и не мигая смотрели на дверь.
Алексей подошел к дивану, замер, тоже повернувшись лицом к двери, и в ту же минуту в комнату ворвалась Маргарита Григорьевна.
— Боже, какое счастье, какая радость! — почти закричала она, протягивая к зятю пухлые, унизанные кольцами и браслетами руки. — Мы так измучились без вас, так изголодались… Видите, что нам приходится есть? — Маргарита Григорьевна не посмела обнять Маркевича, наткнувшись на его хмурый, холодный, непримиримый взгляд. Но и остановиться, оборвать поток бессвязных слов и фраз или не могла, или не решалась, и, повернувшись к двери, закричала еще громче, еще нетерпеливее: — Мусенька, где же ты? Иди скорее, Лешенька приехал, он тебя ждет…
Ненависть, злоба, ярость, за минуту до того обуревавшие Маркевича, — все отступило и улеглось при виде этой привычной, давным-давно знакомой комедии. Осталось спокойное презрение, с любопытством чужого, постороннего человека: «Интересно, как поведут они себя дальше?» Он даже улыбнулся — чуть-чуть, самыми уголками губ, и, опустившись на стул, взял дочь к себе на колени. Муся вошла нарядная, красивая, точно не из бомбоубежища вернулась она несколько секунд назад. Подошла, протянула руку.
— Здравствуй, милый. Вернулся?
— Нет, — так же спокойно ответил Алексей, не замечая ее руки. — С пожара зашел. На вашей улице сгорело три дома. А могли и они сгореть, — он показал глазами на девочку и старика. — Да, могли.
— Боже мой, да они же сами не хотят уходить в убежище! — сочла нужным вмешаться Маргарита Григорьевна, но Муся так посмотрела на нее, что она сразу умолкла.
— Возможно, — согласился Маркевич. — Парализованному человеку, конечно, самому до убежища не добраться, а девочка не оставит его одного… Не правда ли, вам слишком много хлопот с ними?
— Что ты хочешь этим сказать? — У Муси настороженно сузились глаза.
— Только то, что я решил освободить вас от хлопот о моей дочери и о моем отце, не больше.
— О твоей дочери или о нашей? — иронически подняла тонкую бровь. — Кажется, я пока не отказывалась от своих прав на этого ребенка.
— «Этот ребенок» мой. Он мешает вам так же, как и «этот старик». А потому…
— Что за чушь вы говорите! — опять не выдержала Маргарита Григорьевна. — Что значит мешает? И какое право имеете вы, бросивший несчастную жену на произвол судьбы, вмешиваться в наши семейные дела?