А у Алексея стало хорошо-хорошо на душе. Неожиданный разговор этот согрел и его самого. Ощущение душевной теплоты не исчезло и тогда, когда на палубе «Красина» появилась квадратная фигура Бориса Михайловича Ведерникова. Капитан торопился так, точно боялся, что его окликнут, вернут назад. Но никто не остановил, и, по сходне перебравшись на свой корабль, Борис Михайлович затопал по трапу на ботдек, скрылся в каюте. «Без доверия человеку не жить, — проводив его глазами, мысленно повторил Маркевич слова Закимовского. — А вот Ведерникову, пожалуй, никакого доверия не надо. Лишь бы тихо, лишь бы внешне все шито-крыто…»
Потянуло к Воронину — не только повидать Владимира Ивановича, поговорить с ним, но и, грешным делом, узнать, почему у Ведерникова такой встрепанный вид.
Оставив Лагутина наблюдать за перегрузкой угля, Алексей сбегал в каюту, ополоснул под умывальником лицо и, надев чистый китель, перебрался на «Красин».
— Вы к кому? — остановил его вахтенный матрос в ушанке и ватнике, но с флотской сине-белой повязкой дежурного на рукаве.
— К капитану Воронину. Я старший помощник с «Коммунара».
— Капитан второго ранга занят. Командующий на борту. Придется подождать.
— Ладно зайду попозже, — недовольно поджал губы Алексей и повернулся к сходне, переброшенной на борт «Коммунара». Но сверху его уже заметили, и чей-то удивленно-радостный голос заставил оглянуться:
— Маркевич! Никак ты? А ну, давай сюда!
Алексей не сразу узнал этого человека. Высокий, плотный, на грани тучности, весь налитой здоровой мужской силой, он стоял, чуть раздвинув крепкие ноги, и с полуулыбкой разглядывал гостя. Вот только глаза его казались очень знакомыми, много раз виденными когда-то: серые, спокойные, ожидающие. И светло-льняные волосы. И эта особенная, тоже ожидающая полуулыбка…
— Миша? Домашнев?
— Точно! — моряк протянул широкую ладонь. — Неужели, думаю не узнает?
Они обнялись — молча, со сдержанной мужской радостью, похлопали друг друга по спине.
— А я тебя сразу узнал, старина, — сказал Домашнев. — Как был жердью, так и остался.
— Зато тебя во все стороны разнесло, — засмеялся Алексей. — Руками не обхватишь. А помнишь, на «Володарском»? Красная девица…
Оба расхохотались, настолько не шла сейчас эта кличка к бывшему володарцу Мише Домашневу. Тогда, десять с лишним лет назад, товарищи не зря называли Михаила «красной девицей». Стройный, гибкий, с ясными, по-девичьи лучистыми глазами… В минуты смущения или внезапного гнева все лицо его, и без того удивительно нежное, застенчивое, заливалось такой яркой краской, что даже самые острые на язык моряки старались выражаться «поделикатнее». Только на Закимовского это оказывало обратное действие. Егор Матвеевич и прозвал его «красной девицей» и, верный своей любви к забористой шутке, не упускал случая разжечь, как он говорил, «алый факел» на щеках молодого матроса.