Медвежий капкан, в который по нелепому стечению обстоятельств угодил покойный Савелий, принадлежал одному мужичку из соседней деревни, страшно ленивому и неаккуратному вдовцу по прозвищу Филька. Расставив капкан за день до трагедии, Филька запил, да так крепко, что на неделю буквально выбыл из жизни, а очнувшись, никак не мог понять, на каком свете он находится в данный момент. Придя в себя, Филька был страшно огорчён и изрядно удивлён тем, что выставленный им капкан, один-единственный на десятки километров нехоженой лесной глуши, мог стать причиной чьей-то смерти.
Определить точную дату трагедии по обглоданным до белизны костям не смог бы никто. Любой из дней, начиная с двадцать пятого и заканчивая двадцать девятым, мог стать для Савелия последним. Покрутив так и эдак, в срочном порядке, тридцать первого утром, Кряжина похоронили на деревенском кладбище за рекой, а отсчёт сороковин, для того чтобы свести погрешность до минимума, решено было начать с середины срока исчезновения, то есть с двадцать седьмого.
Покачиваясь в такт намёрзшим ухабам, Кирилл думал о нелепой смерти отца и никак не мог Определиться с тем, какие же чувства вызвало в нём это известие. Прислушиваясь к себе и ощущая внутри только звенящую пустоту бесконечного одиночества, Кряжин с удивлением обнаружил, что в его душе нет ни боли, ни отчаяния, ни радости позднего освобождения. Перегорая в пепел, год за годом чувства оседали какой-то безликой пресной накипью, оставляя в сердце всё меньше места для тепла и сострадания. Для того чтобы скорбеть, душа должна переболеть любовью, но, парализованная страхом, душа Кирилла была холодной и пустой, не способной ни на любовь, ни на ненависть.
Единственным светом в окошке была для него Любаня, но, женившись восемь месяцев назад на Марье, он потерял на неё всякие права. Восемь месяцев… Почувствовав, как острая режущая боль накатила откуда-то с затылка, Кирюша оторвал лоб от морозной наледи на стекле и уткнулся лицом в крепко пахнущую овчиной замшу рукавиц.
— Бедный ты мой, хороший. — Проведя варежкой по рукаву полушубка мужа, Марья с жалостью посмотрела на его страдальчески изогнутые брови. — Ты, Кирюшенька, малость потерпи, недолго осталось, скоро уже будем на месте, — ласково произнесла она, успокаивая его, как маленького, и стараясь заглянуть в закрытое рукавицами лицо. — Там тётя Анна нас ждёт, она что-нибудь непременно придумает, вот увидишь. Может, аспирин в доме найдётся, а может, какой отвар из трав сделает. Отвары, Кирюш, они, знаешь, как помогают, любую хворь вылечат, ты только немножечко потерпи.