По дороге на север, на Георгенбург[18], где через реку Инстер сохранился мост, верхами ходу около получаса. Вскоре всадники миновали замок и сразу за ним въехали в ворота конезавода. На ухоженной, огороженной высоким забором территории стояло несколько крепких, краснокаменных конюшен. Но лошадей нигде не было видно. В одной из служебных комнат Орловцев разыскал помощника управляющего, оставшегося на хозяйстве, и настойчиво попытался вызнать у него, куда подевались лошади. Служащий, похожий на приказчика мелкого магазина в уездном городке, юлил, изворачивался, как мог, но о табуне упорно молчал. Орловцев вышел из себя, оставалось прибегнуть к устрашению. Но в этот момент распахнулась дверь, Никифор заглянул в кабинет и поманил Орловцева за собой. Во дворе он показал знаками сесть на лошадь и следовать за ним. Как только выехали за ворота, казак тихонько рассказал, что в дальней конюшне разыскал то ли поляка, то ли белоруса, который сообщил ему, что табун — голов сто — дня четыре назад отогнали на дальнее пастбище подальше от посторонних глаз за деревню Гесветен. Там табун сейчас и пасется. Сворачивать в эту деревню надо было у замка, по дороге на восток и едва ли не час добираться туда. На всякий случай Орловцев заскочил в замок, где размещалась русская армейская часть, и вытребовал себе для поездки пять кавалеристов с вахмистром. Такой командой и тронулись на поиски. До деревни добрались без задержек, у местного бауэра узнали, что лошади пасутся неподалёку, на пастбище за мызой Штилитцен. Поскакали туда, и верно — за мызой, справа от дороги метрах в трёхстах увидели пасущихся под присмотром табунщика лошадей. Лошади тракененской породы — хороши, упитанны, хоть сейчас в строй. Кавалеристы быстро сбили лошадей в табун, выгнали их на просёлочную дорогу и погнали в замок. Орловцев, не спеша, ехал позади всех, осматривая окрестности.
Не доезжая мызы, вблизи дороги он усмотрел небольшой парк; узкая аллейка вела к изящному чугунному памятнику. Орловцев подъехал к нему, спешился, и подошел ближе. Оказалось, что это памятник русскому фельдмаршалу Барклаю-де-Толли, скончавшемуся здесь в мае 1818 года. Он был поставлен прусским королем. Имя Барклая было известно каждому русскому офицеру, хотя оно и незаслуженно находилось в тени великого имени Кутузова. Офицеры Генерального штаба особо чтили фельдмаршала, едва ли не как создателя русского Генерального штаба и многих его служб, от военной разведки до квартирмейстерской. Но о памятнике фельдмаршалу в Пруссии на месте его смерти ни Орловцев, ни его однокашники по академии, ни профессора ничего не слыхали. То, что во время боёв на территории врага стоит ухоженный памятник русскому военачальнику, поразило Орловцева. Он задумался о том, до какой степени ожесточения доходят государства и люди во время войны и на какие глубины истории распространяется взаимная ненависть. Может ли сохраниться во время войны и после нее что-то общее из истории многовекового неспокойного соседства русских и немцев? Хоть что-то объединяющее их? Или все сгорит в огне взаимной ненависти? Хотя вот, этот памятник цел… Взволнованный офицер поскакал вслед за своим отрядом. Вскоре они уже загоняли табун на территорию конезавода, где оставили лошадей под охраной солдат кавалерийской части.