И чтобы не расплакаться в конце концов, Фируза решительно встряхнула головой и обратилась к Овечкину:
– Давно хотела спросить вас, Михаил Анатольевич, да все не было подходящего случая – каким образом вы оказались замешаны во всю эту историю? И как к вам попал Тамрот-Поворачиватель?
Овечкин поднял на нее отсутствующий, непонимающий взгляд и, осознав, о чем она спрашивает, смущенно закашлялся. Меньше всего на свете он ожидал такого вопроса и меньше всего на свете собирался сейчас вспоминать о своем прошлом. Он покачал было головой, но глаза у Фирузы были такие ясные, такие наивные и такие ожидающие, что Михаил Анатольевич заколебался.
– Скучная это история, – он снова откашлялся. – Я и сам-то человек скучный…
Фируза недоверчиво прищурилась. И Михаил Анатольевич неожиданно почувствовал, что, кажется, впервые может наконец заговорить о том, что случилось с ним в достопамятный день после похорон матери. Таким далеким показалось ему все это – явление домового, побег из дому – словно происходило вовсе не с ним, Овечкиным, а с каким-то другим человеком. Он с удивлением прислушался к себе – да, в самом деле…
– Началось все со смерти матери, – начал он осторожно. И вдруг вспомнил свою матушку – как живая, предстала она перед ним, и лишь сейчас, спустя столько времени, Михаил Анатольевич действительно увидел ее как живого человека, вспомнил ее доброту, терпеливость, осознал собственное равнодушие к ней и ощутил горечь утраты… Он невольно умолк. Помолчал некоторое время, собрался с силами и продолжил свой рассказ.
Удивительным было состояние Овечкина, пока он говорил, – он как будто переживал все заново, но совершенно по-другому, и даже недоумевал немножко. Неужели это он когда-то так боялся и подозревал себя самого в сумасшествии? Неужели он до такой степени изменился? Когда только успел?..
Фируза слушала его, по-прежнему недоверчиво щуря глаза. И улыбалась. И Михаил Анатольевич обнаружил, что тоже в состоянии улыбаться, рассказывая о том, что еще совсем недавно и вспоминать-то не хотел, как самый ужасный ужас своей жизни…
Но только он приступил к описанию волшебного кубика, найденного под скамейкой в Таврическом саду, как в тишине комнаты кто-то вдруг звонко чихнул, и вслед за тем тоненький голосок отчетливо произнес:
– Вот заливает-то, а!
Овечкин и Фируза вздрогнули, посмотрели друг на друга, а затем огляделись по сторонам. Никого не было в комнате, кроме них, но тот же голосок зазвучал снова:
– Не слушай его, красавица! Уж нам-то известно, что такого вруна еще поискать! Колдун он, колдун! Не знаю, как это некоторые ему верят…