Она кивнула.
– Я знаю, ты умеешь больше, чем показываешь нам, – продолжал Гиб Гэлах. – Что ж, теперь руки у тебя развязаны. Оставь меня и поторопись.
Она приподняла бровь, и он поспешно отвел глаза. В лицо Де Вайле никто не мог смотреть подолгу.
– Что ты еще знаешь, провидец? – с едва различимой насмешкой в голосе спросила она.
– Не много, – сказал старик. – И это беспокоит меня. Поспеши, Де Вайле.
Она снова кивнула.
– Мои возможности и впрямь велики. Не беспокойся, я сегодня же перейду границу. И если повезет, нынче вечером я уже буду говорить с Баламутом. Все хорошо. Отдыхай.
Де Вайле придвинула к себе тарелку и рассеянно принялась за еду. Мысли ее витали где-то далеко. Гиб Гэлах же вовсе ни к чему не притронулся. Он осторожно откинулся на спинку кресла и снова закрыл глаза.
– Боюсь, мы не встретимся больше с тобою, – вдруг сказал он. – Зрение мое слабеет… не могу различить… но кого-то из нас скоро не будет в живых. Поэтому простимся, Де Вайле.
Она перестала жевать.
– Что ты видишь?
– Я вижу кровь между нами… искупительную кровь. Может статься, я не выйду уже за порог этого дома. Пора подумать о священнике. Если есть на твоей совести какой-то грех, подумай и ты об этом, Де Вайле.
– Хорошо, – сказала она, усмехнувшись. – Я подумаю. Но что такого ты мог сотворить, Гиб Гэлах, чтобы для искупления этого греха кому-то понадобилось выпускать кровь из твоего старого тела?
– Что ты знаешь обо мне? – Он открыл глаза и глянул на нее остро и проницательно, как глядел в дни своей молодости, когда еще не был провидцем, не смотрел в будущее и не имел такого вида, будто спит на ходу. – Я ведь тоже человек, такой же человек из плоти и крови, как и ты, женщина. И я любил и ненавидел, и убивал врагов. Кто знает, чья кровь вопиет сейчас к небу, требуя расплаты?
Она ничего не ответила и в свою очередь отвела взгляд.
– Хорошо, – сказала она через некоторое время. – Простимся, как положено.
Обед остался недоеденным, вино – недопитым. Гиб Гэлах все еще не имел сил подняться с кресла, куда его усадили, и Де Вайле склонилась к нему, целуя троекратно, как требовал старинный обычай Данелойна, – в лоб, дабы простились недобрые помыслы, в щеку, дабы простились недобрые чувства, и в уста, дабы простились недобрые речи. Он ответил ей тем же, и колдунья не заметила в его движениях и тени брезгливости, с какой обычно прикасались к ней люди. Лицо старика было торжественным и спокойным, когда он смотрел ей вслед, но она вышла не обернувшись.
Всего час спустя она пересекла границу между мирами. И всего час спустя умер Гиб Гэлах, не дождавшись священника, сидя в том же кресле и с тем же выраженьем лица. Очень стар был провидец, и, возможно, судьба пощадила его, даровав мирную смерть – не от ножа убийцы.