— Они замечательно говорили. Люди вас ценят. Как я рада за вас!
Татаринцев задержался в комнате и подошел к Юрасову.
— Вы почему перестали к нам ходить?
— Работы много, Юрий Николаевич.
— Проводите меня.
На улице доктор крикнул:
— Ольга Михайловна!
Она не отозвалась.
— Может быть, еще не вышла? — сказал доктор. — Подождем ее.
Но Песковской не было.
У своего дома доктор взял под руку Юрасова и сказал:
— Давайте вот сейчас и зайдем. Выпьем чаю, потолкуем.
— Нет, вставать рано.
— Какой вы упрямый! — громко сказал доктор, увидев на веранде Ольгу Михайловну. — Может быть, вам у нас скучно?
— Вы напрасно так думаете, — пробормотал Юрасов.
Ольга Михайловна, заметив их, вдруг быстро вошла в дом. Доктор все еще уговаривал Юрасова посидеть, но уже не так настойчиво и громко.
8
Татаринцев долго сидел один на веранде. Он слышал, как опять вышла Ольга Михайловна, но не повернулся к ней, сердясь, что она поставила его в ложное положение перед человеком, которого он уважает. Несколько раз девушка выходила и снова входила на веранду. По звону посуды доктор знал, что она готовит чай. Ему казалось, что она намеренно так гремит стаканами, желая показать, что ничего не замечает. «Притворства, как у всякой женщины, достаточно», — думал доктор.
— Садитесь пить чай, — позвала его Ольга Михайловна.
Он ничего не ответил и не шевельнулся.
Наконец поднялся и стал медленно ходить из угла в угол. Ольга Михайловна сидела боком к доктору. Он видел ее сосредоточенное и погрустневшее лицо.
— Не понимаю вас, — заговорил доктор. — Всегда были с ним приветливы, почему же сейчас так грубо подчеркиваете нежелание его видеть? Что вы имеете против него? Он вас любит. Вы это знаете! Не понимаю…
— Зачем вы толкаете меня к нему? — тихо, с упреком произнесла Ольга Михайловна.
Доктор резко остановился и повернулся к девушке. Она сидела, полузакрыв глаза и положив руки на грудь, как будто ей было душно. «Что с ней?» — подумал он.
— Я? — переспросил Татаринцев.
Она порывисто развела руками и с каким-то отчаянием, задыхающимся голосом сказала:
— Вы обвиняете меня в кокетстве, бесчеловечности, сухости. А сами заставляете страдать другого человека.
Она повернула к нему лицо, и его поразили ее большие молящие глаза. Казалось, что она сейчас разрыдается. Доктор почувствовал, что у него кружится голова. «Может ли это быть?» — подумал он.
— Я отказываюсь понимать…
— Вот видите…
— Что вы хотите сказать?
Он подошел сзади и наклонился к девушке. Ольга Михайловна стремительно поднялась и быстро прошла в комнаты.
Татаринцев долго стоял у перил веранды и затем медленно пошел к себе. Первое, что бросилось ему в глаза, было письмо, лежавшее на письменном столе, уголком под тяжелой стеклянной чернильницей. На конверте было написано: «Юрию Николаевичу (лично)».