На улице перед домом затрещал мотоциклет, и кто-то громко крикнул:
— Почту привезли!
Лухманцев отодвинул от себя тарелку, встал из-за стола и торопливо направился в комнату, куда уже шли толпой за почтальоном все свободные от дежурства пограничники.
Почтальон, бросив в руки солдат туго набитый брезентовый мешок, стаскивая с себя дождевик, рассказывал:
— Как река поднялась!.. Насилу перебрался. Теперь в батальон не попасть.
Мешок был уже развязан.
— Лухманцеву! — прочитал почтальон.
Старший сержант взял письмо и посмотрел на обратный адрес: письмо было из Сибири от брата-тракториста. Он отошел в сторону и вскрыл письмо.
Брат писал, что у них, в Кулундинской степи, уже сошел снег и все готовятся к выезду в поле. Письмо из Сибири в Австрийские Альпы шло двенадцать дней, и Лухманцев, подняв глаза и посмотрев на светлую зелень резных листьев каштана и на пузырившиеся лужи, подумал, что сейчас, наверное, брат уже живет в степи. В воображении перед ним встала бескрайняя золотисто-бурая, под весенним солнцем, степь, светлоголубое небо над нею, синеватый дымок ползущих по степи тракторов, похожих издали на жуков, коробочки вагончиков шумного полевого стана.
— Что пишут? — спросил Лаврентьев, тоже получивший письмо.
— Батьку председателем сельсовета избрали, — улыбнувшись, ответил Лухманцев. — Пятьдесят восемь лет ему, а он на войне побывал, две медали заслужил, и дома ему спокойно не живется.
И почему-то он вспомнил старика, задержанного им несколько часов назад.
— А где этот задержанный? — спросил он.
— Сейчас опять к Шакурскому отвели.
— Лейтенанту два письма, — объявил солдат, разбиравший письма. — Кто отнесет?
— Давай я, — вызвался Лухманцев. Ему захотелось еще раз посмотреть на задержанного им человека.
Он взял письма, прошел по коридору и открыл дверь в приемный зал начальника заставы лейтенанта Шакурского.
Лейтенант посмотрел на солдата. Лухманцев показал ему письма, и Шакурский качнул головой, чтобы он обождал тут.
Возле камина, в котором, потрескивая, горели дрова, спиной к Лухманцеву, на низеньком табурете сидел, устало опустив плечи, задержанный. На нем был чей-то чужой, не по росту, костюм. Озноб сотрясал его узкие плечи.
— Я сидел во многих лагерях, — рассказывал он глуховатым старческим голосом. — Освенцим, Бельзен, Майданек, Маутхаузен… Вам известны названия этих смертных лагерей? Я встречался с вашими товарищами… — Он помолчал. — Это были самые сильные люди, которых я знал в моей жизни. Они учили меня стойкости. Я видел, что ваш простой солдат был сильнее всех своих тюремщиков. Ни один из русских не боялся смерти.