– Ну, гад, появись только.
Побродив еще немного по дому, я окончательно успокоилась, и прилегла.
Сон не шел.
В доме беспрестанно что-то поскрипывало. За окном шумели деревья, то и дело резко вскрикивала сова. Пару раз мне показалось, что под окном кто-то ходит: слышались неторопливые шаги по прошлогодней листве, любопытное фырчание, а за ним – тихий угрожающий рык. Я подскочила, и, стараясь остаться незамеченной, на цыпочках подошла к окошку. Но глаза упирались словно в стену в темный и неприступный лес.
Над горизонтом уже стала заниматься заря, когда я, наконец, заснула. Будто с головой в омут окунулась.
Подскочила от тихого, незнакомого шороха за окном: по залитому ярким утренним светом двору, мимо дома, торжественно покачивая ветвистыми рогами, прошел лось. Принюхался, ткнулся носом в оставленное сено, шумно выдохнул.
Я замерла. Это куда ж меня этот идиот Столбов завез, что здесь лоси непуганные ходят?
– Вот зараза, – это я не о лосе, конечно, подумала, о Пашке. Представлялось, как я его придушу собственными руками. И мне за это ничего не будет – сошлюсь на состояние аффекта.
Есть хотелось ужасно. Оставленный вечером ломоть хлеба я давно умяла, а как приготовить ту же кашу – не имела понятия, ибо печь не топила отродясь. Пошуршав на полке с продуктами, достала тушенку и сухари. Консервного ножа, естественно, нет.
– Ну, Столбов, ну, экстремал, – бормотала я, выискивая по углам, – хоть бы тебе жена досталась кривоногая и криворукая… Чтоб тебе всю жизнь самому консервные банки зубами открывать.
Я не знала, какие еще ругательства и проклятия можно обрушить на голову этого ненормального, чтобы получилось адекватно и пропорционально тому, что он натворил.
К собственной радости в здоровой жестяной банке под печкой нашла кухонный нож размером с небольшой самурайский меч. Повертела в руках, примеряясь. Вертикально приладила острие к крышке, с силой ударила по рукояти. К моему счастью, жесть подалась, лезвие вошло на несколько сантиметров внутрь банки. Чуть наклонив нож, попробовала аккуратно увеличить разрез, чтобы туда хоть ложка могла поместиться.
– Черт тебя дери, Столбов! Женишок хренов, – захлебываясь слюной, порезав в нескольких местах пальцы, я уже не могла играть роль приличной дамы. Ничего, кроме нецензурной брани в адрес этого дурака, у меня не осталось.
Еще полчаса возни вокруг тушенки, и передо мной на столе стояла измятая, истерзанная банка, руку саднило от тонких рваных порезов, а желудок счастливо урчал, принимая в себя соленые сухари и холодное консервированное мясо.