У меня сердце оборвалось. «Было бы». Она сказала: «Было бы». Господи, какое горе. Я и не знала, что у нее такое горе. Столько лет держать его в себе.
Я опустилась рядом с ней на колени, закусила губу:
– Вы всегда скрывали, что у вас была дочь.
Та неожиданно громко расхохоталась. Что-то кольнуло в висках: она не выглядела как убитая горем мать. Я отбросила эту мысль подальше, устыдившись.
– Так кто ж о таком расскажет!
– Так расскажите мне. Вам легче станет. У меня мама – психолог, она много говорила об этом. Проговаривание беды делает ее прожитой. Дает возможность идти дальше.
Наверно, в моем голосе было очень много сочувствия. Я побоялась, что перегнула палку, выглядела бестактно и настырно. И опустила глаза.
А Валентина Матвеевна смотрела на меня мутно, с видимым превосходством.
– Ли – да, какое же ты, в сущности, дитя, – она наклонилась ко мне, с силой обдав лимонно-коньячной отрыжкой. – Ты наивна и чиста. И этим мне нравишься. Я даже хочу тебя повесить, – она моргнула и исправилась: – Повысить. Поставить главой европейского филиала.
– Спасибо, конечно, – у меня не было уверенности, что, протрезвев, она повторит свое предложение: на должность главы европейского филиала метила Ирма, активно используя для этого длинные ноги, роскошные волосы, пятый размер груди и бесхребетность Вадика, сына начальницы.
Валентина Матвеевна скривилась и подняла вверх ладонь, будто хотела дать мне пять. Отхлебнула прямо через горлышко коньяка, икнула:
– Н-не стоит. Ты хорошая, Лидка. Такие как ты, меня никогда не поймут…
– Почему же? Я очень сочувствую вашему горю.
Та хмыкнула:
– Пф-ф! Горю… Если ты узнаешь, ты будешь меня презирать. Такие как ты… добренькие… правильные…ответственные. А я просто хотела ЖИТЬ! – она неожиданно заорала, схватила меня за край черной Руслановой куртки, привлекла к себе так, что я могла заглянуть в ее обезумевшие глаза. – Я сдала ее. Выбросила на помойку, как драную кошку! Отказалась!!!
– Кого? – не поняла я.
– Дочку свою.
– То есть как «выбросили»? – у меня всё внутри похолодело. Я отшатнулась.
Мое движение не ускользнуло от ее внимания, добавив безумному взгляду толику торжества:
– Вот, я же говорила. Уже брезгуешь, – она обмякла, всхлипнула. – Ты права, конечно, я – монстр.
Мне совершенно не хотелось выслушивать весь этот бред.
– Я всё равно ничего не понимаю, Валентина Матвеевна, вы пьяны, – я попробовала подняться. – Я Павлу Николаевичу позвоню.
– Я ее в приют сдала. Папашка бросил нас, когда ей и шести месяцев не было. Я мыкалась, сколько могла. По съемным квартирам, по друзьям и знакомым. И тут появился Паша. Молодой совсем, он же на пять лет меня моложе… Ухоженный. Перспективный мальчик. Его мать сразу сказала – девай свою дочь, куда хочешь, нам чужие дети ни к чему.