— Так-таки и пошли на мировую с германцем? — продолжил разговор писарь.
— Помирились. Сколь ни воюй, хлеба в закроме не прибавится.
— Твоя правда! — согласился Гаврила.
— Хочу, Рома, спросить… Верно ли, что царь Миколашка гвардии посулил: дескать, мириться не будет, пока германца не изгонит с российской земли? — спросил писарь.
— Так говорил. Только ведь воевал-то не Миколка. Наш брат сидел в окопах. А нам война вот как опостылела, — ребром ладони Роман черканул себя по горлу.
— Раньше воевали за веру, царя и отечество. А по-теперешнему выходит, что царя нету. Касательно веры разные толки идут. Благородные за нее держатся, а мужику на что вера? Ею брюха не набьешь.
— Лукавишь, Митрофан, постыдно, — загудел отец Василий. — Вера человеку нужна. Яко хлеб! Яко милость божья!
— Позвольте спросить, зачем? — развел руками писарь. — Зачем?
Макар Артемьевич, все время наблюдавший за сыном, поморщился: ему надоел этот разговор.
— Давайте выпьем лучше, чем попусту балакать, — предложил он.
— Нет, нет! Пусть отец Василий выскажет собственную точку зрения, — настаивал писарь.
— Лукавишь, Митрофан! — опять, словно в колокол, грохнул поп.
— Вы утверждаете бездоказательно. Да-с!
— Вера нужна! — отец Василий поправил бороду, открыл губастый рот и ловко опрокинул не допитый писарем самогон. Трофим, которому впервые пришлось быть в одной компании с батюшкой, опешил от удивления, а кузнец одобрительно кивнул вихрами.
— Мама! — позвал Роман. — Ты бы села, что ли? Закуски-то хватит уже.
— Ничего. Ешь, сынку. Тощой приехал. Поправляйся, — Домна провела рукой по лбу сына, словно хотела смахнуть с него паутинки морщин. И отошла, стыдясь своей ласки. Роман был младшим в семье, и она любила его больше всех. Любила такой неизбывной любовью, на какую способны только матери.
За окнами все еще лилось веселье. Звенела частушка:
Горы круты, горы круты,
Горы с перекатами.
Не любовь, а только слава
С этими ребятами…
Роман прислушивался: не пришла ли Нюрка? Кажется, нет. Он узнал бы ее по голосу. Весь вечер намеревался спросить о Нюрке у матери и не решился. Так и присохло на губах ее имя.
— А чехов видел? — почему-то шепотом спросил Митрофашка.
— Видел, — качнул головою Роман.
— Да… Наделали они делов! — и писарь смолк.
Гаврила снова принялся рассматривать свои ладони, о чем-то размышляя.
— А у нас все по-старому, — со вздохом проговорил Трофим. — Только и новостей, что солдатки брюхатели. Лукерья Ерина раза три недоносков выкидывала. Толкуют, будто с Мишкой Жбановым путалась, язви ее!..
— Не дело, Трофим, хлопцу про всякую погань объяснять, — буркнул Макар Артемьевич, недовольно сверкнув глазами.