Поверила Арша, хотела бы еще сказать, да вошел Рхард, начал дверь прилаживать, прощаться пришлось.
Разожгла Делайя очаг, достала мясо по бабушкиному рецепту в вине с луком замоченное, над очагом разместила. Как закапал сок над огнем, ароматом дом наполнился. А Делайя уже тесто месит, да не тугое, не глине подобное, а мягче сыра. И не на воде, на сметане с молоком кислым, и сама нет-нет, да и на мужа взглянет.
А Рхард и не скрывает, что женой милой любуется. И обнял бы, и уста целовал, да увидит кто, опозорит он Дарину свою.
Уж солнце в зените, обед готов, да и Рхард работу завершил. Стоит, дверь осматривает. Хороша дверь, дубовая, толстая, такую и откроешь не сразу. А шкуру не снял пятый волк, так оставил. Да к жене повернулся. И молчит, а слов ее ждет.
Делайя похвалить всегда рада, особенно когда повод достойный:
— Хороша дверь, — подошла, рукой провела, — ни щелей, ни зазубрин! Мастеровые в племени Белого Тигра хуже делают.
Улыбается пятый волк, приятны ему речи ласковые, обнял жену, поцеловал нежно:
— Уж теперь каждую ночь мыть буду тебя, Дарина-подарочек, никто не войдет!
И целовал, и гладил, и ласкал, покуда дым не отвлек. Кинулась Делайя к очагу, да поздно, лепешка в уголь превратилась. Пришлось камень менять, другой ставить, лепешку новую делать. А Рхард не унимается, то обнимет, то шею жарко целует, а то и руки перехватывает, готовить не дает.
Не удержалась Делайя, как сняла лепешку последнюю, да на стол положила, повернулась к пятому волку, в глаза смотрит, шаг к нему делает. Улыбнулся воин, да на шаг отступил. Еще раз шагнула Делайя, а Рхард снова отступает. Так и до ложа дошли, и про обед и про дела забывшись.
Лежала на ложе Делайя, к мужу как кошка ластилась, намиловаться не могла, да вопросов много было, а коли спросить не у кого, так только муж и остается.
Обняла крепче и говорит:
— Сказала Арша, что нет на ложе стыда, коли муж жену уважает.
Вздрогнул Рхард, насупился. Видимо тяжело ему ответить, да жена ответа ждет, в глаза заглядывает. И понимает воин, что спросить ей больше не у кого.
— Если муж жену уважает, не станет бесчестить устами да ласками, рубаху не снимет, — говорит хмуро, в глаза не смотрит.
Задумалась Делайя. Ночь их первую вспомнила, да и с обидой сказала:
— Нет страшнее обиды, чем муж к жене равнодушный!
Улыбнулся Рхард, целовал в благодарность ласково:
— Светлая ты, как солнце на утренней заре, да Черные Волки ночь ценят. Тяжело тебе будет.
Только не привыкла Делайя трудностей бояться, поднялась, рубашку надела, а платье не стала. Заметил это Рхард, штаны надел, рубашку нет, стоит, посмеивается.