Так и шли по борам-верещатникам, что стоят по колено в вересе, по тонким и частым высокорям в распадках, по ворошам-прогалинам, заваленным мелким хворостяным дрязгом. Радами обходили висячие болота-наволоки. На высоких склонах в редких просветах густых подвей Осташа вдруг видел пронзительные дали с синими и тяжелыми, будто коровье вымя, горами. Кикилья и не скрывала, где они идут, – все равно Осташа не выберется: вот гора Верхняя Сылвица, вот гора Кырма, вот гора Подпора. Осташа совсем закоченел, руки и ноги затекли. Но Кикилья развязала его только на ночлег.
– Уйду ночью… – сипло пообещал Осташа Кикилье. – Не укараулишь, не догонишь…
Кикилья показала Осташе его нательный крест и сунула в рот.
– От крешта не уйдешь, – прошамкала она.
– Я тебе горло распорю сучком…
– Вшо равно ушпею шглотнуть…
– Тогда утробу твою выпотрошу… – бессильно обещал Осташа.
Всю ночь над тусклым костерком скрипел и шевелил костлявыми ручищами огромный кобёл – высохший на корню кедр с облупившейся корой. Будто, корчась в кобях, одервенело вогульское чудище. Осташа, изнемогший и голодный, лежал на куче хвороста и думал, что вот сейчас возьмет сучок поострее, подкрадется к девке и воткнет ей в горло, рванет на себя, чтобы вывернуть горло наизнанку… Но Кикилья на каждый хруст открывала белые в темноте глаза и смотрела, казалось, прямо в душу Осташе. Она была сильнее и не дала бы себя убить. И как в дреме она отличала стон кобёл а от треска хвороста?..
Уйти без креста?.. Что – крест, вера-то с собою… Но крест – не ургалан Шакулы, в который хочешь – и посадил божка, а хочешь – и прогнал. И крест, конечно, не божок, не идолок. Но ведь именно тех, кто мылся в черной бане без креста, душили жестокие банники. И только те девки, что без креста тонули, возвращались из омутов русалками. И схороненные без креста мертворожденные младенчики вылезали из могилок страшными игошами, которые жили в ивняках и спали под сорошником. Нет, без креста нельзя.
Батя говорил, что человек слаб, а потому к разуму ему дана еще и вера, потому к опыту дана еще и молитва, к барке – икона, а к сплавщицкой трубе – родильный крест сплавщика. Над каждым крещеным добрая Богородица держит свой покров, а крест – как скрепа, чтобы бури этот покров не сдули. Крест не вера, как амбарный замок – не богатство, но без замка не сбережешь скарба, без креста – веры. А куда в жизни без веры, если слаб, если каждый сквозняк тебя с ног валит?.. Скрипел, ныл в темноте над углями старый кобёл, точно осенние ветра отпевали волю. И Осташа, смиряя себя, снова решил положиться на господа: ему видней, зачем Осташе надо очутиться у хитников на Тискосе.