к дому, и в результате наткнуться на него в кафе. Я оказался в положении любовника, которого обманывали неделями, месяцами, может, даже годами.
Впрочем, я не испытывал ревности. Я испытывал радость. Радость не только за них. Я понял, что, несмотря на юный возраст, я сумел выбрать правильного человека, сумел понять всю правду и про себя, и про него. Я хотел быть с ним, и он хотел бы быть со мной, но не в мои двенадцать лет, а позднее. Была и другая утешительная мысль: страсть моя оказалась наследственной, переданной по отцовской линии, а следовательно — предначертанной. Предначертание не проходит бесследно, и большая удача — уловить его знаки и суметь их расшифровать. Он бы научил меня всему и, скорее всего, дал бы мне все. А вместо этого прошло много лет, по ходу которых я натыкался не на тех людей, учился не у тех учителей, брал у тех, кто мог дать мне гораздо меньше, причем почти все — ненужное. В тот полуденный час, шагая назад от дома своего наставника, я вообразил себе, как они на скорую руку перекусывают на кухне в самый вечер нашего отъезда. Пир из объедков. Отец уже наверняка отпустил всю прислугу, они с Нанни в доме одни, возможно, слушают Бетховена, сидя на веранде без свеч и керосиновых ламп — чтобы не мешали комары и любопытные взгляды. Дней и часов у них наперечет, и они это знают. Сан-Джустиниано не станет их долго терпеть. Наверняка были какие-то знаки, угрозы — бог ведает.
Я представил себе, как они сидят лицом к лицу за ужином, перед каждым — бокал вина, отец широко расставил локти на столе, как делал это и при мне, он следит, как юноша пьет вино. После ужина Нанни говорит: «Я уберу со стола», а отец — я достаточно хорошо его знаю — встает и отвечает: «Я сам. А ты посиди».
В один из таких моментов — утром на пляже или вечером в кафе — отец узнал, что я участвовал в реставрации рам и ящичка. «Сноровистый у тебя парнишка». — «Я рад, что он этим заинтересовался», — отвечает отец. «Еще как. Каждый день приходит. Вот только должен сказать, похоже, он в меня втрескался». Старший мужчина сидит, расставив локти, смотрит, как младший потягивает вино, он не опешил, его не обескуражили эти слова. Возможно, ему даже слегка забавно, яблоко от яблони недалеко падает, говорит он. «Он уже сколько недель за мной увивается, — говорит Нанни, — и самое странное, похоже, не догадался. Мне кажется, он ничего не знает».
Нанни встает, помогает отцу вымыть посуду.
— Рано или поздно он все выяснит, — говорит он.
— С кем-нибудь вроде тебя, Нанни, с кем-нибудь очень на тебя похожим.