В одном Нанни был прав. Я ничего не знал.
Однако если бы я впоследствии не постиг сути физической любви из сплетен, недомолвок и грязных фраз, один бог ведает, чего бы я себе наизобретал, когда меня охватила потребность прикоснуться к другому человеческому существу.
* * *
Паром я пропустил, пришлось полтора часа дожидаться следующего. Схожу-ка к замку, подумал я, а потом скажу папе, что запасся воспоминаниями, как мы и договорились много лет назад. Но вместо этого прошел по виколо Сант-Эусебио и остановился там в последний раз, плохо понимая, что делаю и зачем, однако чувствуя, что он хотел бы от меня именно этого, потому что сам сделал бы то же самое для меня или для моего отца — не важно, для кого. Ничего не переменилось. Я вспомнил пекаря и зашагал к его лавке, вспомнил синяки у него на предплечье, которые вызывали у нас с отцом смех, а потом — будто услышав саундтрек ко всему этому эпизоду — вспомнил тридцать первую вариацию Бетховена.
Где Нанни теперь?
Я купил две булочки. Одну себе, одну...
Частичке моей души хотелось еще походить по городку в этот полуденный час и сделать вид, что рано или поздно, подойдя к его мастерской, я выясню, что она открыта.
Я ничего не забыл, дело могло происходить десять лет назад. Мама еще была жива, я еще не встретил Хлою, не встретил Рауля, а в тот короткий период на последнем курсе не познакомился со студентом-химиком, имя которого так и не потрудился узнать, голос которого не вспомню, потому что мы совсем мало говорили в те ночи, когда тела наши сливались в темноте.
Но времени не осталось, я уже слышал гудок трагетто. Если повезет, завтра я уже буду в Риме.
Хватит ли у меня смелости спросить у папы про Нанни — не только про его, но и про своего Нанни?
Мне очень хотелось увидеть отца за столиком в его любимом кафе, а я припозднился — он всегда меня за это укорял, — и, прежде чем сделать заказ, я бы сел и сказал ему:
— Мне кажется, он жив. -Кто?
— Тот, кого мы с тобой оба любили. Он в Канаде.
И тут меня вдруг озарило. Отец наверняка знал, как сложилась судьба Нанни, а значит, если мне это интересно, мне просто нужно задать ему вопрос. Да уж, я и правда туповат, подумал я, едва не рассмеявшись словцу своего старого наставника.
Вот только папа никогда не говорил со мной про Нанни. Да и я не поднимал эту тему. Я так и не узнал, чем Нанни потом зарабатывал, как жил — женатым ли, холостым, в других отношениях. Знал я одно: из Канады приходили письма. Однажды, заглянув к отцу, я приметил конверт с канадскими марками у него на обеденном столе. Но я вышел на кухню сделать бутерброд, а когда вернулся, конверт исчез. Папа не хотел, чтобы я знал про их переписку. А я порадовался, что она существует.