— Надо идти, — тихо сказала она. — Вам следует перед сном напиться чаю с малиной.
— Вы на меня сердитесь?
Она поднялась с соломы, и я какое-то время не знал, что с ней происходит. Потом я различил ее силуэт на фоне окна, изрезанного полосками щелей. Она качала головой, повторяя хорошо знакомый мне танцевальный вызывающий ритм.
— Вся прическа пропала, — пожаловалась она своим низким обычным голосом с едва уловимой хрипотцой. — Полдня я над ней трудилась и вот, на тебе, одни лохмы. Невезучая я, верно?
Я услышал в ее словах скрытый упрек, встал с пола и долго не мог попасть руками в рукава плаща, измятого, как простыня. И когда я собрался ответить ей, она уже исчезла.
— Юстина, — позвал я.
Я решил, что она ждет меня на крыльце. Сильный порыв ветра подхватил меня и прижал к мокрой деревянной колонне. Тьма мрачно гудела вокруг.
— Юстина! — снова крикнул я.
В моей комнате на ящике радиоприемника стояла зажженная свеча; она горела уже давно, потому что с подсвечника свисали сосульки застывшего стеарина.
Я подошел к окну и стал разглядывать в стекле свое расплывающееся отражение. Я хорошо знал это довольно заурядное, худое лицо. Глядя на него, я понимал, что обязан соблюдать чувство меры и довольствоваться тем, что дает сама жизнь. За окном ветер бешено носился по улочкам, сплошь покрытым лужами.
В комнате Корсаков кто-то нудно причитал, словно захлебываясь, рассказывал невеселую историю. Я подошел к двери и посмотрел сквозь щель. Посреди комнаты, которая служила одновременно кухней и столовой, повернувшись лицом к окну, выходившему на восток, стояли на коленях Корсаки. Они бормотали какие-то несуразные молитвы, нескладные, составленные наспех, и низко, до самой земли, били поклоны; так самозабвенно бить поклоны они научились у очень несчастливых людей, среди которых прожили всю жизнь. Свет, падающий от свечи, ласкал их согбенные спины и серебряные головы, похожие на снежные шары. Дом скрипел, как корабль, прогибался под тяжестью мощного рева, который несся с реки.
— Вы еще не спите?
Застигнутый врасплох, я резко отпрянул от щели. Регина, в накинутом на плечи шерстяном платке, стояла в дверях, выходивших на веранду.
— Они молятся, — сказал я.
— Я услышала из моей комнаты. Они уже два часа плачут. Прямо страх берет. Сразу видно, что они с востока. У вас тоже не горит электричество?
— Нет. Кто-то свечу поставил.
— Вы тоже родом из тех краев?
— Да.
— И вас не тянет съездить туда, посмотреть, как теперь там живут.
— Я был несколько лет назад.
— Ну и что?
— Ходил по знакомым старым дорожкам, и у меня сжималось сердце. Все казалось маленьким, тесным, убогим, совершенно не похожим на то, что я хранил в памяти.