Всякий раз, когда он начинал вспоминать свои обиды, список их оказывался довольно длинным. Антуан женился по страстной любви, его до сих пор влекло к жене и как мужчину и, можно сказать, как художника. Он часами, не отрываясь, разглядывал её изящный носик, светлые лукавые глаза, безупречные черты лица. Но до чего же иногда она раздражала его! В выборе мебели, платьев, цветов Франсуаза выказывала замечательный вкус. Но в отношениях с людьми ей не хватало такта. Антуан глубоко страдал, когда Франсуаза оскорбляла кого-нибудь из их друзей. Он чувствовал и свою ответственность за нанесённую обиду, и своё бессилие. Вначале он осыпал её упрёками, которые она выслушивала с неудовольствием и на которые не обращала внимания, зная, что он простит её ночью, когда в нём проснётся желание. Потом он стал принимать её такой, какой она была. После десяти лет совместной жизни он понял, что её не переделаешь.
— Маугли, сюда!
Антуан зашёл в почтовое отделение… На обратном пути он продолжал размышлять о Франсуазе и с каждой минутой всё больше мрачнел. Была ли она по крайней мере ему верна? Он верил этому, хотя знал, что она часто ведёт себя, как отчаянная кокетка, и порой даже забывает о благоразумии. Был бы он счастливее с Сабиной? Он вспомнил сад в Пон-де-л'Эр, где юношей встречался с ней. Весь город считал их помолвленными, да и сами они не сомневались, что рано или поздно поженятся, хотя никогда об этом не говорили.
«У неё был на редкость пылкий темперамент», — подумал он, вспомнив, как Сабина прижималась к нему во время танцев.
Она была первой девушкой, с которой он вёл себя смело, чувствуя, что не встретит сопротивления. Он страстно желал её близости. Затем появилась Франсуаза, и все женщины мира перестали для него существовать… Теперь он связан с Франсуазой навсегда. Позади десять лет совместной жизни. Трое детей. Партия сыграна.
Когда в гостиной он увидел жену, сиявшую свежестью, в муслиновом платье с яркими цветами, его раздражение сразу прошло. Ведь и дом, где они живут, и сад, которым неизменно восхищались гости, — детище Франсуазы. Именно она убедила его покинуть Пон-де-л'Эр и завод за несколько лет до кризиса 1929 года. Если взвесить всё по справедливости, она, пожалуй, принесла ему счастье.
— А разве Мишлина и Бако не будут обедать с нами? — осведомился он.
Он так надеялся на это, он предпочитал милую болтовню своих детей беседе с гостями.
— Нет, — ответила Франсуаза, — я решила, что нам будет уютнее вчетвером… Поправь галстук, Антуан.
«Уютно!» — опять одно из тех слов, которых он не выносил. Нет, «уютно» не будет, — подумал он, завязывая перед зеркалом галстук. — Сабина, наверно, начнёт острить, а Франсуаза — кокетничать с Ламбэр-Леклерком, этим чванливым твердолобым министром. Сам же Антуан будет хранить угрюмое молчание.