Послышался возглас: «На сцену!» Женни встала:
— Ну что ж, до скорого… Пойду глотать иголки!..
Вот так, по рассказу Женни, и началась вся эта история.
В следующую среду во время последнего антракта улыбающийся капельдинер снова принёс Женни букетик фиалок.
— Вот как! — воскликнула она. — Неужто опять тот же студент?
— Да, мадемуазель.
— А каков он из себя?
— Не знаю, мадемуазель. Хотите, спрошу у швейцара?
— Нет, не стоит, какая разница…
В среду на следующей неделе спектакля не было, но когда в четверг Женни пришла на репетицию, букетик фиалок, на сей раз немного увядший, уже лежал в её уборной. Покидая театр, она заглянула в каморку швейцара.
— Скажите-ка, Бернар, фиалки принёс… всё тот же молодой человек?
— Да, мадемуазель… В третий раз.
— А каков он из себя, этот студент?
— Он славный мальчик, очень славный… Пожалуй, немного худощав, щёки у него впалые и глаза печальные, небольшие чёрные усики и лорнет… Лорнет и сабля на боку — это, конечно, смешно… Право, мадемуазель, юноша, видимо, влюблён не на шутку… Всякий раз он протягивает мне свои фиалки со словами: «Для мадемуазель Женни Сорбье» — и заливается краской…
— Отчего он всегда приходит по средам?
— А вы разве не знаете, мадемуазель? В среду у студентов Политехнической школы нет занятий. В этот день они заполняют весь партер и галёрку… Каждый приводит с собой барышню…
— И у моего есть барышня?
— Да, мадемуазель, да только это его сестра… Они так похожи друг на друга, просто диву даёшься…
— Бедный мальчик! Будь у меня сердце, Бернар, я бы попросила вас хоть разочек пропустить его за кулисы, чтобы он мог сам вручить мне свои фиалки.
— Не советую, мадемуазель, никак не советую… Пока этих театральных воздыхателей почти не замечают, они не опасны. Они восхищаются актрисами издали, и это вполне их удовлетворяет… Но стоит показать им малейший знак внимания, как они сразу начнут докучать вам, и это становится ужасным… Протянешь им мизинец, они ладонь захватят… Протянешь ладонь — руку захватят. Смейтесь, смейтесь, мадемуазель, да только я-то знаю, как это бывает. Двадцать лет служу в этом театре! Уж сколько влюблённых барышень я повидал на своём веку в этой каморке… И свихнувшихся молодых людей… И стариков… Я всегда принимал цветы и записки, но никогда не пропускал никого из них наверх. Чего нельзя, того нельзя!
— Вы правы, Бернар. Что ж, будем холодны, осмотрительны и жестоки!
— Какая тут жестокость, мадемуазель, просто здравый смысл…
Прошли недели. Каждую среду Женни получала свой букетик фиалок за два су. Весь театр прослышал об этом. Однажды одна из актрис сказала Женни: