– А если – просто предположение – они все жаловались на то, что их шантажируют или преследуют, об этих фактах была бы сделана отметка?
– О шантаже мы сообщили бы вам. Остальные – назовем их «неприятности» – входят в понятие личной информации, которую мы не имеем права разглашать.
– Понимаю. По-вашему, в папках вряд ли может найтись что-то, что поможет обнаружить общее между нашими пострадавшими.
– Именно так.
– И все-таки, давайте начнем с Кима Олауссена. Вы уже знаете о происшествии, и имя вам знакомо. Не могли бы вы поговорить со своими подчиненными, может быть, кто-нибудь из них вспомнит разговор с этим мужчиной? А потом вы бы сами решили, что из их разговора можно рассказать мне.
Было видно, что от подобной идеи женщина не в восторге.
– Мы говорим о покушении на убийство с риском повторной попытки.
– Я поговорю с сотрудником, который занимался делом Олауссена. Но особо не надейтесь.
– Это единственный шанс.
Она кивнула, но без особого энтузиазма.
Рино вежливо поблагодарил, попытался выйти из коридора, но заблудился. Лисбет пришлось ему помочь:
– Вам в другую сторону. Там отдел опеки и попечительства.
Он еще раз вежливо поблагодарил, но ее покровительственный тон вызвал в нем раздражение. Это чувство еще сидело внутри, когда через десять минут он опустился за свой стол в управлении. Он остро почувствовал необходимость выпустить пар и набрал номер телефона подходящей жертвы.
Она ответила после третьего гудка:
– Хелена.
– Это я. Ты отвела Иоакима к психологу без моего согласия!
Она обреченно вздохнула:
– Ты Иоакима возишь черт знает куда, а я и слова не говорю.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.
– Иоакиму трудно.
– Конечно, трудно. И мне было трудно в тринадцать. Всем мальчикам в этом возрасте трудно.
– Мы уже год получаем тревожные сигналы из школы, Рино. Если мы и дальше будем отрицать, что у него проблемы с поведением, мы только окажем ему медвежью услугу.
– Боже мой! – Рино сжал кулак и мысленно разнес в щепки письменный стол.
– Иоаким не может сосредоточиться на каком-нибудь деле дольше, чем на полминуты. Мысли всегда где-то блуждают, он все время какой-то беспокойный, и днем, и ночью. Разве ты не замечаешь, Рино? Или, может, не хочешь замечать?
– Да послушай! Гормоны играют, конечно, мысли разбегаются, кто куда. Нельзя из-за этого считать его больным. Я с двенадцати до шестнадцати только о девчонках и думал, пока не попробовал. В реальный мир я наведывался лишь изредка.
– Не шути с этим!
– Уж лучше шутить, чем лечить.
– Придется смириться с реальностью. Если бы он, как ты утверждаешь, был самым обычным тринадцатилетним мальчишкой, школа бы так не реагировала.