Откуда на площади рояль?
Наверное, если спросить Люция… ничего не узнаешь. Наверное, если спросить Чезаре… кстати, я вдруг поняла, что не знаю, на каком языке мы с ним говорили.
Откуда я знаю итальянский? Или это был английский? Он знал русский? Я не могла вспомнить ни одного слова, как будто мы сразу обменивались понятиями. Как бывает, когда долго говоришь сразу на двух языках. Или… слушаешь итальянскую оперу.
Я не безнадежна, я что-то понимаю. Знать бы что.
За роялем сидел Чезаре. Глаза его были закрыты, и луна рисовала на веках следы усталости. Но пальцы призрачными тенями скользили по клавишам, и над площадью неслась музыка.
Мне казалось, я ее уже слышала где-то.
Ну конечно, я ее уже слышала.
Или не ее.
Я поймала в себе то самое ощущение, как от песни, которой мы вызывали Чезаре. Музыка, от которой никогда не устаешь. Музыка, которая ведет тебя с собой по всем местам и временам. Твоя. Твоя музыка.
Уверена, именно это чувствовали все, кто собрался на площади. Очень много людей для полуночи вторника. Несколько тысяч — они подходили со всех сторон площади и становились вокруг Чезаре и рояля, оставляя свободным пространство перед ним, где танцевали лунные лучи.
И перед нами — они все расступались перед Люцием, который шел к освещенному тьмой и луной Чезаре.
И тащил меня с собой, конечно.
Чезаре научился забывать себя — растворяться во тьме. Растворяться в музыке. И понял — именно этого ему не хватало всю жизнь, этого умения забывать, не быть, открываться, становиться — темнотой, музыкой, любовью.
Сотни женских глаз сейчас следили за ним с восхищением и обожанием, он чувствовал, как от них горит кожа. Но уже было не нужно.
Когда разошлись тучи, и лунные лучи выстелили дорогу тому, кто шел к Чезаре с той стороны площади, он понял, что готов отдать ради музыки что угодно. Подарить все этому существу, что открыло для него настоящие чудеса.
Люций подошел к Чезаре. Музыка стихла. Люди вокруг озирались, словно не понимали, как они сюда попали. Топтались на месте, прислушиваясь, но больше не звучало ни ноты.
Потому что музыкант стоял на коленях перед одетым в черное вампиром и целовал его руки.
В глазах Люция как в проруби плескалась ледяная черная вода.
Чезаре осмелился поднять глаза только после того как вампир убрал свои пальцы.
— Господин! — глаза мальчика сияли религиозным экстазом. В этих местах опасно сотворять чудеса — итальянцы не знают меры ни в любви, ни в ненависти. — Господин! Я готов на все ради вас!
Люций поднял бровь. Он обвел взглядом толпу и покачал головой.