Отпустив мою руку, Жанна достала из сумки телефон, пролистала историю звонков.
– Смотри.
Она показала два исходящих на номер 911.
Время между звонками – время, которое я провела под водой без доступа кислорода, – составляло одиннадцать минут.
За одиннадцать минут может произойти многое. Деккер легко пробегает за это время два километра. А я однажды сочинила эссе за десять минут. Честно. И, наверное, Карсону Левину хватит половины этого времени, чтобы уговорить среднестатистическую девушку остаться перед ним без одежды.
А под водой одиннадцать минут – целая вечность. На занятиях по медицине нам говорили, что через три минуты без воздуха человек теряет сознание. Через четыре происходит необратимое повреждение мозга. А затем из-за кислородного голодания наступает полная остановка сердца. Чаще всего на седьмой минуте. На десятой – наверняка.
Деккер вытащил меня из воды на одиннадцатой.
– Я не должна была выжить, – сказала я Деккеру, когда он снова пришел в тот же день.
– Ты находилась в ледяной воде. Холод замедляет метаболизм. Поэтому организм не так быстро расходовал кислород. Ну или что-то в таком роде. – Деккер не был отличником. Его талант и ум были в другом. Как-то раз он пошутил, что мог бы стать знаменитым предпринимателем, а я была бы его лучшим сотрудником. Тогда я шлепнула его учебником по голове, но в глубине души понимала, что он прав.
Теперь я смотрела на него во все глаза. Он глуповато улыбнулся.
– Я поискал немного после того, как ты… До того, как ты… В общем, я искал информацию. Мне надо было знать, есть ли хоть малейший шанс. Хоть какой-то. Хоть мизерный.
Деккер потянул торчащую из рукава нитку и стал наблюдать, как расползается ткань.
– Тогда почему все ведут себя так, будто я не могла выжить?
– Потому что такое бывает редко. Очень редко. Как снег в августе.
– То есть не бывает.
– Да, не бывает. Но это же не значит, что не могло случиться впервые?
В воскресенье ко мне вместе с Деккером пришли его родители. Но почти все время они утешали моих маму с папой, что само по себе было странно, ведь на больничной койке валялась я. Необходимость пропустить еще неделю школы выводила меня из себя, но докторов волновало только предполагаемое повреждение мозга. Весь день мне делали рентгены и томографии, а когда снимки оказались копией предыдущих – ни улучшений, ни ухудшений, – доктор Логан только пожал плечами. Да, так и сделал. Пожал плечами. И все стали вести себя так, будто со мной все в порядке, что меня очень радовало.
Но когда никто не видел, доктор Логан наблюдал за мной. Как будто в глубине души понимал: со мной далеко не все в порядке.