Я спустилась на кухню:
– Можно мне взять твою машину?
Мама напряженно замерла над раковиной с посудой. Вода текла, наполняя чашки, переливаясь через края.
– Дороги скользкие, – сказала она раковине, не поднимая головы, – а ты долго не водила. У тебя повреждены ребра, из-за этого ограничена подвижность.
Я осторожно нагнулась вперед-назад, но мама не увидела.
– Хочешь, чтобы я на мостик встала?
Не то чтобы я была способна на такое упражнение. Если честно, то лучше всего мне было, когда я вообще не двигалась.
Мама вытерла руки о передник и сказала, глядя перед собой:
– Я хочу, чтобы ты осталась жива.
– Я и жива. Я буду осторожной, правда. Буду ехать медленно, не превышая скорость. Обещаю, что не умру.
Мама повернулась ко мне: бледная, каждая морщинка видна.
– Я не знаю, как сделать так, чтобы тебя не потерять. Что лучше: гиперопека или недоопека.
– Нет такого слова, – сказала я, потому что не знала, что еще сказать.
– Мой отец… – заговорила она, замолчала, прочистила горло и продолжила: – Мой отец чрезмерно опекал меня. Поэтому твой отец так реагирует. – Мама посмотрела в окно. – А моя мать… Моя мать не опекала меня вообще. Плевала на меня. И это было гораздо хуже. – Провела рукой по краю столешницы.
– Мам… – Я попыталась остановить ее, потому что, как выяснилось, я не хотела знать эту историю. Не хотела слушать ее.
– Папа думает, я ушла из дома из-за отца. Мой отец был ужасен, это правда. Он выходил из себя по любому поводу, из-за каждой мелочи. Потому что я не в том порядке вынула посуду из посудомойки, потому что оставила вещи висеть на спинке кровати. Из-за чего угодно… И это был ад.
Я обвела взглядом нашу кухню: идеальную, чистую – и теперь увидела не только абсолютный порядок. Вынужденная необходимость. Страх. Мама продолжала:
– Но ушла я не поэтому. Ушла из-за мамы. Она смотрела и ничего не делала – не защищала меня. Она не забрала меня и не ушла. Она была соучастником. И это еще хуже. Гораздо хуже.
Мы долго молчали. Слушали, как текла в раковину вода и уходила в сливное отверстие.
– Может, тебе нужно искать золотую середину?
– Я так и делала раньше, но ты же видишь, что произошло, – сказала мама, повернулась к раковине, выловила губку для посуды. – Возвращайся скорее, чтобы мы не опоздали в церковь.
Она произнесла эти слова спокойно, но, выходя, я услышала, как она нервно расхаживает по кухне.
Я доехала до улицы, где располагалась пиццерия, и легко нашла работу Троя. Даже не понадобилось смотреть на указатели. Потому что я поддалась притяжению. Оно провело меня мимо пиццерии, мимо кинотеатра и банка, заставило свернуть за угол и вывело к дому престарелых. Я оставила машину на парковке напротив, как раз рядом с небольшим кладбищем. Осмотрелась. Дом престарелых – кладбище, дом престарелых – кладбище. Очень удобно. Над улицей сомкнули кроны огромные деревья. Их ветви висели очень низко, тянулись ко мне, пытаясь поцарапать. Я пригнулась, хотя понимала, что до веток еще далеко.