Грандиозный спектакль окончился, в толпе вокруг нас начали обмениваться мнениями, голоса слились в возбужденный гомон, и тут я нечаянно уловил чью-то реплику:
– Счастье, что газета успела выехать…
– О чем это он? – спросил я Джулию.
– О газете «Весь мир», – ответила она безразлично. – Три-четыре месяца назад этот дом называли зданием «Всего мира». Многие не отвыкли от прежнего названия и до сих пор. Редакция занимала весь пятый этаж, и, оставайся она там, сегодня прибавились бы десятки жертв…
– Здание «Всего мира», – повторил я, как бы пробуя словосочетание на слух, и тут до меня дошло. Что там говорилось в записке из длинного голубого конверта, которую я впервые видел в квартирке Кейт? «Поистине невероятно, чтобы отправка сего могла иметь следствием гибель… здания, – здание, вот оно, недостающее слово, а дальше Кармоди просто-напросто не поставил кавычек, – «Всего мира» в пламени пожара. Но это так…» И до конца жизни воспоминания об этом пожаре тяжким грузом лежали на совести Кармоди. Я физически ощутил, как огромный камень свалился с моей собственной совести: теперь я знал, что ни я, ни Джулия никак не повинны в том, что случилось.
Домой мы возвращались надземкой. Джулия смотрела в окно невидящими глазами, а я время от времени обращался к ней, старался как-то утешить, но как можно было ее утешить? Я-то знал, что мы ни в коей мере не способствовали возникновению пожара. Мы выступили в роли невидимых наблюдателей, никак и нисколько не повлиявших на ход событий. И хотя я не мог объяснить Джулии, откуда я это знаю, в голосе моем звучала такая уверенность, что, кажется, я все же убедил ее. Разумеется, она хотела бы, чтобы мы вмешались в события, – ведь я силой выволок ее из конторы Джейка, и теперь она поневоле раздумывала: а не помогли бы мы ему, если бы остались? Я задавал себе тот же вопрос, но не жалел ни о чем, иначе мы, скорее всего, погибли бы и сами.
Когда мы добрались до дому, Джулия, совершенно разбитая, сразу же поднялась к себе. Внизу никого не было, в доме царила тишина. Я тоже поднялся в свою комнату, снял пиджак и прилег на кровать. После всего пережитого я страшно устал, хоть и думал, что уснуть не смогу – слишком много накопилось впечатлений. Но, конечно, уснул почти сразу, как коснулся щекой подушки.
Очнулся я, когда уже стемнело, очнулся от голода, острого до головокружения. У меня не осталось ни малейшего представления о времени – быть может, уже очень поздно. Но в гостиной внизу я застал Мод Торренс и Феликса Грира – оба читали. И по тому, как обыденно они мне кивнули, я понял: им и невдомек, что я очевидец пожара. В такой же обыденной манере я спросил, дома ли Джейк Пикеринг, и Феликс, уже снова уткнувшийся в книжку, помотал головой.