Затем он понял, что обморок ему больше не грозит, но по-прежнему не мог открыть глаза или перестать дрожать. Он стоял в углу, делая глубокие вдохи, стараясь обуздать страх, который испытал при взгляде на то, что ждало внизу; и он понял, что совершил ошибку, не позволив себе смотреть на улицу, чтобы привыкнуть к этому зрелищу, когда вылез наружу.
Вернуться назад он не мог. Не мог заставить себя пошевелиться. Его ноги ослабли; дрожащие руки – онемевшие от холода и совершенно негнущиеся – утратили ловкость; способность удерживать равновесие умерла. Он знал, что, сделав шаг-другой, споткнется и упадет.
Тянулись секунды, холодный ветерок обдувал сбоку его лицо, и он слышал тихий уличный гул далеко внизу. Время от времени гул замирал, воцарялась почти абсолютная тишина; затем, несмотря на высоту, он различал щелчок светофора, и далекий автомобильный рев возобновлялся. Во время пауз в движении он кричал. Кричал: «Помогите!» – так громко, что у него запершило в горле. Но ветер и глухая стена поглощали крик, делая его неясным и лишенным направления. И он вспомнил, как сам привычно игнорировал крики в ночи. Если его и услышали, никто не подал виду, и наконец Том Бенеке понял, что ему придется сдвинуться с места. Другого выхода не было.
Крепко зажмурившись, он видел сцены, мелькавшие в его голове, словно обрывки кинофильма, – он не мог их остановить. Видел, как, ползя по карнизу, спотыкается, как верхняя половина его тела выгибается назад, размахивая руками. Он увидел шнурок, застрявший между карнизом и подошвой его собственного ботинка. Увидел, как нога начинает двигаться и, дернувшись, замирает; почувствовал, как теряет равновесие. Тихо постанывая, он смотрел, как несется вниз с невероятной скоростью, кувыркаясь в воздухе, притянув колени к груди.
Оказавшись в безвыходной ситуации, понимая, что любая из этих мыслей может в ближайшие секунды воплотиться в реальность, он сумел постепенно изгнать из своего сознания все, за исключением того, что требовалось сделать. С пропитанной ужасом медлительностью он передвинул левую ступню на дюйм ближе к своему невероятно далекому окну. Затем переместил на такое же расстояние пальцы дрожащей левой руки. Мгновение не мог заставить себя перенести ногу с одного карниза на другой; потом справился, услышал, как шумно вышел воздух из легких, и понял, что задыхается. Когда правая рука заскользила вдоль кирпичной кромки, он с удивлением ощутил бумагу, прижатую негнущимися пальцами к кирпичу, и испустил жуткий, отрывистый звук – то ли смешок, то ли стон. Он открыл рот и взял бумагу в зубы, освобождая пальцы.