После ухода Васи наступила тишина.
Пшебышевский с пребольшим усердием разрезал на тоненькие ломтики краковскую колбасу. От сильного нажатия нож скользил по тарелке и издавал звуки, похожие на мышиный писк. Затем профессор встряхнулся, как встряхивается долго дремавший лев, и заговорил, будто ни к кому не обращаясь:
— Два огня. Один с Запада, другой с Востока. Западный огонь… Не понимаю его смысла: жестокий, оскорбительный. Он уже сжег нашу страну. Восточный? Марксизм? Устаревшая доктрина. А я химик. Я не политик. Я знаю одно: химия нужна всем. Но надо ли всем то, что проповедуют гитлеровцы, или нужен ли всем марксизм?
— А я в нем ничего не понимаю, в марксизме, — прервала профессора Татьяна, — у меня все время было единственное желание — уехать оттуда… из Совдепии. Кстати, тут иные говорят: «Совдепия». Это очень романтично.
— Ага. Романтично, — игривым голоском подтвердила Лиза.
— Исполнилось ваше желание: вы попали в страну, где нет столицы, — профессор еле заметно улыбнулся, затем взял бутылку и, видя, что там вина нет, с сожалением проговорил: — Норма выпита, — и первый вышел из-за стола.
Лиза подбежала к Татьяне, обняла ее за талию и шепнула:
— Позовите своего жениха, и пусть они тут со Станиславом покурят, а мы с вами — в садик. У меня чудесный садик.
Татьяна, пожалев, что ей не удалось более откровенно побеседовать с профессором, позвала Васю и вместе с Лизой через широкую стеклянную дверь вышла в садик.
Садик был игрушечный: тут росли колючие груши, липнувшие к стене особняка, причудливые, извитые яблони, кусты малины, смородины, черемухи. А ближе к каменной стене, сверху и с боков увитая зеленью, стояла кушетка. С разбегу сев на кушетку, включив электрический свет, болтая по-мальчишески ногами и тихонько повизгивая, как будто ее щекотали соломинкой за ухом, Лиза сказала:
— Это мой садик… Ведь он стар.
— Кто? Садик? — спросила Татьяна, видя уже, как бесенок заскакал в синих глазах Лизы.
— Он. Станислав, — зашептала Лиза. — Вы смотрите, нас здесь никто не видит. Я могу раздеться. Я иду вот сюда, в малину, и прячусь. На мне только рубашечка. Он входит, и я появляюсь перед ним — малиновка, — Лиза звонко засмеялась, похлопывая в ладоши.
«Да чего же это она с таким откровенным цинизмом?» — подумала Татьяна, не зная, что ответить, а та вдруг кинулась к ней, вцепилась в плечо и зашептала:
— А тот, ваш жених, моложе вас? Он что… интересней… моложе? Ведь я других мужчин не знаю. Понимаете, не знаю, — с грустью закончила она.
«Что это — подосланная шпионить или… или одуванчик?!» — подумала Татьяна и опять, не зная, что ответить, промолчала.