— Ясик, ты устал? — шепнула она, встревожено потрогав его за рукав, — Головка не болит?
— Нет, мама. — Сын блаженно улыбался. — Все тут песенку говорят.
— Что? — не поняла она.
— Мама, не мешай! — он махнул пухлой ручкой. — Я тут песенку слушаю. Ты же дома часто песенкой говорила.
Она пожала плечами, улыбнулась про себя. Но потом часто вспоминала слова сына. Именно его детское, тонкое восприятие французской речи, как музыки, облегчило им с мужем первые шаги на Земле ее давней Мечты. Здесь все было не очень просто, но совсем не вселяло в душу чувства безысходности, которое охватывало ее так часто и беспричинно на родине.
В Париже их закружил с первых же дней неудержимый водоворот издательской суматохи. «Ashett» заключало контракт, знакомило Ее с переводчиками и своими пожеланиями, обговаривало условия презентации, помогало подыскивать жилье. Агентом издательства, опекавшим их персонально, была темноволосая девушка по имени Марис, как выяснилось позже, креолка: мать ее была родом из Туниса, отец — коренным марсельцем. Тараторя без умолку, Марис то и дело мешала тунисские словечки с типичным арго марсельских доков. Смеха ради. Вообще то она говорила по французски c редкостной безупречностью: несколько лет преподавала язык и стилистику речи в одном из коллежей Сорбонны.
Марис тотчас настоятельно посоветовала искать жилье в пригороде, там оно было дешевле. Промаявшись почти сутки в нарядно-безликом номере гостиницы и несколько ошалев от не прекращавшегося днем и вечером дорожного шума, от суетливой беготни, от ярких рождественских витрин магазинов и бутиков, от улыбок, спешащих по своим делам, но неизменно вежливых парижан — супруги, вместе с вездесущей Марис, остановили свой выбор на Medon'е.
Это уже давно была не совсем окраина столицы, но все же и — не ее центр. Богемные представители искусства, театра и литературы, члены Академии Бессмертных выстроившие тут свои особняки и виллы, (старательно отгороженные коваными решетками и шпалерами вьющихся осенних роз, актиний и жимолости от посторонних глаз!) редко показывались на улицах, ибо предпочитали проводить время в ночных клубах и барах столицы или на пляжах Канна и Ментоны, а когда появлялись в овеянном прошлой литературной славой городке, то их «медонские вечера» проходили весьма тихо и мирно: возможно, они попросту отсыпались от бурно проведенных где-то вдали будней.
Домик в два этажа, на самой окраине Медона, с двумя ваннами и четырьмя уютными комнатами им сдала седая старушка-привратница, мадам Мишлен. Владелец особняка, одинокий журналист, старый знакомый Марис, уже два года, как уехал в Тунис, писать репортажи для «Фигаро», и не думал возвращаться, по крайней мере, еще лет шесть — так длинен был его контракт.