Тот, кого ждали, сделал вид, что незнаком с Люсиком. Он грузно сел на скамейку рядом с Богданом, вытер платком лоб и шумно выдохнул:
— Ну и духота здесь!
— День на день не приходится, — отозвалась Люсик.
Пассажир с теплохода пристроил свою трость к скамейке, пыхтя перевязал на туфлях шнурки и поднялся. Этот минутный эпизод потом долго не давал Богдану покоя. Трость, взятая «напрокат», была подменена. Чем их начинили владельцы, Богдан не знал.
— Контрабанда, — легко и просто ответил ему Михель, — то есть запрещенные к ввозу и вывозу товары.
— Так за это же…
— За это дают солидные сроки, — спокойно продолжал за него Абрамзон. — Это очень рискованное, но и доходное дело. Хочешь жить, умей крутиться.
— Ну, а если… — Богдан не находил слов.
— Если нигде не проболтаешься, — перебил его Михель, — тебе уже ничего не грозит. Дело сделано. Помни, что жизнь — это счастливая случайность, но обязательно со смертельным исходом. Молодость не любит ранней развязки. Трепанешься — пойдешь на скамью подсудимых, а, может, не доживешь и до нее. Тебе это ни с какой стороны не светит, поэтому я спокоен.
И еще одна ночь прошла в кутеже.
— В армию уходишь? Это, по-моему, прозаично и скучно, — лепетала захмелевшая Нэльчик. Люсик возражала:
— Брось ты свою теорию обреченности! Возможно, Богик попадет в морской флот. Будет ходить в заграничные плавания. Он увидит свет. Парамарибо, Сидней, Монтевидео! Эх, почему я не родилась мужчиной! Здесь мы прозябаем. Жизнь там! — она резко и значительно показала рукой выше голов собеседников. Ей не возражали…
— Вы призываетесь в пограничные войска, — стройный майор пожал Богдану руку. — Поздравляю, товарищ Верескун. Вас ждет, не скрою, трудная, но почетная служба. Верю, оправдаете высокое доверие народа.
Да, майор, прибывший за молодым пополнением, верил парням, призванным служить на границе. У всех у них были примерно одинаковые биографии, которые излагались на полстранице; школа, год работы или учебы, комсомол. Не отличалась она ничем по документам и у Богдана Верескуна. Школьная и комсомольская характеристики положительные. Родители судимости не имели, за границей из родственников никто не проживал. Формально не было никаких оснований не призывать Верескуна на службу в пограничные войска. А то, что случилось с ним за короткий срок в большом портовом городе, осталось тайной, покрытой мраком. Ее Богдан никому не раскроет. Все это в прошлом. Оно, думал Верескун, забудется.
Вскоре родители получили от молодого солдата первое письмо: «Вот я и в армии. Сразу узнал ее „прелесть“. Гоняют день и ночь. В ушах чуть не лопаются перепонки от команд. Сержанты нам попались горластые и злые. Им нельзя сказать против слова, сразу дают наряд вне очереди. Несколько раз был рабочим по кухне, чистил картошку. Чистить надо много, а она грязная и корявая. Дважды убирал в туалете. Противно, но что сделаешь? Кормят здесь однообразно, чаще дают на второе каши разные. Я их дома терпеть не мог. Выпивать не разрешают даже по праздникам. Будете слать посылку, водку не кладите — отберут. Вообще лучше присылайте деньги. Посылки здесь принято делить на всех. Сейчас я на учебном пункте. Ходим везде строем, даже в столовую, да еще хочешь-не хочешь — заставляют петь песни. Спать раньше отбоя не разрешают, а после подъема бегаем, как сумасшедшие. Все сутки разбиты на распорядок, и от него — ни на шаг. Да, со мной вместе служит Вовка Литвиненко, мой бывший одноклассник. Я его в школе не очень любил. Здесь он здорово выслуживается. Уже получил благодарность. Вы думаете за что? За добросовестное отношение к служебным обязанностям. Ха-ха! Все! Кричат. Бегу строиться…»