Собирая то, что можно было использовать, не чураясь даже женских зимних вещей (у немцев с вещевым зимним снаряжением дело было совсем плачевно) вроде тёплых шерстяных платков и кофт, Ральф нашёл в одном подвале двух женщин и семерых детей. Уже зная после рассказа сослуживцев, чем закончился их рейд в деревню, ефрейтор хотел закрыть подвал, а остальным сказать, что там пусто. Но не успел. Следом за ним сюда ввалились его сослуживцы. Те уже были навеселе, распробовав самогон, одуревшие от недавней казни беззащитных людей. Одна из женщин была молода, фигуриста и красива, чем сразу подписала себе приговор. Попытка ефрейтора урезонить подчинённых не увенчалась успехом, так как те уже дошли до состояния, когда плевать на дисциплину и последствия. На шум подтянулись полицейские, чьё состояние (и моральное тоже) было ещё хуже, чем у немецких солдат. Эти схватили вторую женщину, которая в матери годилась самому молодому из них. Женщин утащили сразу же в соседний дом, рядом с которым стоял погреб. С детьми остался Ральф, один солдат и двое полицейских.
Глядя на перепуганных детей, некоторые из которых ещё даже в школу не ходили, в голове у ефрейтора всё помутилось. На лица белорусских детишек наложились лица его собственных. Он представил, что с ними кто-то может так же поступить и… расстрелял своих подчинённых. Двух ренегатов и одного солдата Германии. Последнего ему было жалко, но его жизнь точно не стоила детских.
Не успел стихнуть звон в ушах после пальбы в тесном помещении, как раздался взрыв гранаты в доме, куда ушли остальные каратели со своими жертвами. Как оказалось, шум выстрелов отвлёк насильников от своих жертв, и одна из них сумела завладеть гранатой, с помощью которой подорвала всех находящихся в комнате. Один полицейский, женщина и немец погибли на месте, остальные были или оглушены, или ранены. Второй женщине несколько осколков порвали живот, и она вскоре умерла. Остальных Ральф пристрелил сам. После этого перетащил тела из подвала в дом и поджёг его. Далее собрал продукты и увёл детей в лес, где почти десять дней прятался и искал партизан, пока на него не наткнулись мои оборотни. К этому моменту ефрейтор уже вторые сутки не ел, отдавая последние крошки детям.
— Значит, искал партизан, говоришь, — задумчиво повторил я за Прохором.
— Да. Что думаешь по нему? Как по мне, немец ентот получше будет, чем всяческая лепельская шваль. Сказал, что был рабочим на мукомольном заводе, шофёром. Потому и в армии попал за баранку грузовика. Призван в мае, потом на границе служил, а перед Новым годом отправили сюда из-за больших потерь, — перечислил мне биографию немецкого ефрейтора Прохор. — Думаешь, что засланец он?