— Я, оказывается, плохо умею с крабами обращаться, — сказала она. — Забыла, как их открывают. Но ты, наверно, умеешь?
— Более-менее, — сказал я.
Я отломал клешни, вскрыл панцирь и выковырял внутренность, пока она открывала бутылки.
— Что ты сегодня делала? — спросил я, протягивая ей краба, весьма мясистого.
— Идти учиться сил не было, я позвонила Микаэле, и мы вместе пообедали.
— Ты рассказала ей?
Она кивнула.
— Что ударила меня?
— Да.
— Что она сказала?
— Она в основном слушала.
Линда посмотрела на меня:
— Ты можешь меня простить?
— Да. Я только не понимаю, почему ты это сделала. Как ты могла настолько потерять над собой контроль. Потому что я исхожу из того, что ты этого не хотела. Ну, теперь, когда ты немного одумалась.
— Карл Уве, — сказала она и посмотрела на меня.
— Да?
— Мне стыдно. Мне ужасно стыдно. Но меня очень сильно задели твои слова. До встречи с тобой я не смела даже думать, что у меня может быть ребенок. Не смела. Даже влюбившись в тебя, все равно не разрешала себе. И тут ты сам сказал. Помнишь, да? В самое первое утро. Я хочу от тебя ребенка. Как же я обрадовалась! Я была нереально, просто безумно счастлива, что хотя бы есть такая гипотетическая возможность. Что ты дал мне этот шанс. А потом… вчера… ты как будто забрал его обратно. Сказал, что надо подождать. Это было слишком тяжело, удар под дых, и я… слетела с катушек.
Глаза у нее блестели, она держала краба над хлебом и пыталась ножом подцепить приставшее по краю мясо.
— Понимаешь, да?
Я кивнул:
— Понимаю. Но это непозволительно в любом случае, как бы сильно ты ни была задета. Нельзя, и все. Ну, блин. Нельзя драться. Я так жить не могу. Ты не представляешь это чувство, когда ты замахиваешься и бьешь. Я не могу с ним жить. Мы же должны быть вместе, так? Тогда нельзя жить как враги, я такого не выдержу, я не могу. Это никуда не годится, Линда.
— Да, — сказала она. — Я возьму себя в руки. Я обещаю.
Какое-то время мы молча ели. В ту секунду, когда кто-нибудь из нас направит разговор на рельсы простой бытовой жизни, мы проедем случившееся.
Я и хотел этого, и не хотел.
Крабовое мясо лежало на хлебе, блестящее и волокнистое, красно-коричневое, цвета опавшей листвы, и его солоноватый, чуть горчащий морской вкус, приглушенный сладостью майонеза и одновременно заостренный лимонным соком, на секунду завладел всеми моими чувствами.
— Вкусно? — спросила она и улыбнулась мне.
— Да, очень, — ответил я.
То, что я сказал ей тогда, в наше первое утро, когда мы впервые проснулись в одной постели, я сказал не просто абы сказать, но потому что всей душой так чувствовал. Я хотел от нее ребенка. Чувство было совершенно новое. И то, что оно переполняло меня, означало, что все правильно, что так и надо.