— Все хорошо, — сказал я Линде, — это не опасно.
— Карл Уве, — прошипела она, — попроси его сбавить скорость. Это смертельно опасно. Ты что, не понимаешь?
Я придвинулся поближе к Арвиду. Мэрдё приближался жутко быстро. Арвид посмотрел на меня:
— Хорошо, правда?
Я кивнул и улыбнулся в ответ. Уже открыл было рот, попросить сбросить скорость, но ничего не сказал и снова сел рядом с Линдой.
— Это не опасно, — сказал я.
Она только стиснула губы, вся белая.
Мы прогулялись по Мэрдё, расстелили плед, попили кофе, съели печенье и двинулись назад к лодке. Вдоль пристани я шел рядом с Арвидом и сказал ему:
— Линда немного напугалась по дороге сюда. Она беременна, ты знаешь, и качка… Мы не можем идти обратно поспокойнее? Ну, ты понимаешь…
— Не вопрос, — сказал он.
Весь путь до Хове мы плелись самым малым ходом. Я прикидывал, демонстрация это с его стороны или искренняя забота. Получилось неловко. Причем оба раза: и когда я сделал ему замечание, и когда не вмешался по дороге туда. Ну что сложного — сказать: слушай, сбавь скорость, будь другом, моя беременна?
Тем более что страх и тревога у Линды не просто так. Ее выписали из клиники всего три года назад, до этого она два года находилась в маниакально-депрессивном состоянии. Рожать ребенка после того, через что она прошла, — определенный риск, она сама не знает, что с ней будет. Вдруг она снова войдет в маниакал или депрессию? Вдруг из-за этого ее положат в клинику? Что будет тогда с ребенком? Впрочем, она успела оправиться от того эпизода, была сейчас совершенно иначе укоренена в жизни, и я, видя ее каждодневно в течение почти года, знал, что все будет хорошо. На тот эпизод я смотрел как на кризис. Огромный, всесторонний, но оставшийся позади. Теперь Линда была здорова и телесно, и душевно, а скачки настроения, все еще случавшиеся время от времени, не выходили за пределы нормы.
Поездом мы доехали до Мосса, Эспен встретил нас на станции, и мы поехали к нему домой в Ларколлен. Линда подтемпературивала и легла отдохнуть, мы с Эспеном играли в футбол на площадке неподалеку, вечером жарили шашлыки, потом сидели с Эспеном и Анной, а позже с Эспеном вдвоем. Линда спала. На следующий день Эспен отвез нас в домик на острове Йелёйя, и мы прожили там неделю, пока они жили в нашей квартире в Стокгольме. Я вставал в пять утра и писал роман — потому что рукопись стала принимать именно эту форму — часов до десяти, когда просыпалась Линда. Мы завтракали, иногда я читал свеженаписанное, Линда всегда говорила, что очень хорошо, мы шли купаться на пляж в паре километров от нас, заходили в магазин, готовили еду, после обеда я рыбачил, пока Линда спала, вечером мы топили камин, разговаривали, или читали, или любились. Неделя прошла, мы поездом доехали от Мосса до Осло, оттуда бергенским поездом до Флома, пересели на кораблик до Балестранна, переночевали в отеле «Квикнес» и на другой день паромом перебрались в Фьэрланн. На борту мы встретили Томаса Эспедала, они с приятелем добирались в его летний домик в Суннфьорде. Мы не виделись с Бергена, и я был в упоении от самой этой встречи с ним, он один из лучших людей на свете. На пристани нас ждала мама, мы проехали мимо ледника, сверкавшего серо-белым блеском на фоне синего неба, потом миновали длинный туннель и вынырнули в вытянутую узкую темную долину, где часто сходили оползни, а оттуда — в Скей, в мягкий и плодородный йолстерский пейзаж.