— Меня, чур, в этот перечень не включай, — сказал Андерс.
— Нет, никто из нас для него не годится. Пока. Во всяком случае. Но у меня такое чувство, что все мы на наклонной плоскости. И сидим на обломках. Да, тут прекрасно, небо темное, полно звезд и вода теплая, но мы уже соскальзываем.
— Сказано очень поэтично и красиво, — ответила Линда, — но я так не чувствую.
Она сидела, положив обе руки на живот. Я поймал ее взгляд. Я счастлива, говорил он. Я улыбнулся ей.
Боже мой, через две недели у нас будет ребенок.
Я стану отцом.
За столом повисла тишина. Все перестали есть и сидели, откинувшись на спинку стула, Андерс с бокалом в руке. Я взял бутылку, привстал и долил всем вина.
— Надо же, как мы разоткровенничались, — сказала Хелена. — Сижу и думаю, что обычно никто так себя не ведет.
— У нас соревнование, — сказал я, поставил бутылку и большим пальцем смахнул стекавшую по горлышку каплю. — У кого дела хуже всех? У меня!
— Нет, у меня! — возразил Гейр.
— Я с трудом могу себе представить, чтобы мои родители вели вот такие разговоры со своими друзьями, — сказала Хелена. — Зато они жгли не по-детски, мы уже не такие.
— В каком смысле жгли? — спросила Кристина.
— Папочка мой — король париков в Эребру. Делает парики на заказ. Первая его жена, то есть моя мать, алкоголичка. Она в таком виде, что я почти к ней не езжу. А когда все-таки навещаю ее, потом прихожу в себя несколько недель. Но вторым браком папа снова женился на алкоголичке.
Она скривила лицо и как-то им подергала, точно изобразив отцовскую жену. Я видел ее один раз, на крестинах их ребенка, она была одновременно подтянутая и размякшая, Хелена часто прохаживалась по ее поводу.
— Когда я была маленькая, они шприцем добавляли спиртное в коробочки с соком, чтобы никто ничего не заметил. А однажды мы с мамой вдвоем поехали в отпуск, и она дала мне снотворное, заперла дверь снаружи и сбежала в город.
Все посмеялись.
— Но сейчас она гораздо хуже, чем была тогда. Монстр какой-то. Ест нас поедом, стоит нам у нее появиться. Думает только о себе, больше ничего для нее не существует. Все время пьяная и ведет себя отвратительно.
Она посмотрела на меня:
— Твой отец ведь тоже пил, разве нет?
— Да, — сказал я. — В моем детстве нет, он начал выпивать, когда мне было шестнадцать. А когда умер, мне было тридцать. То есть он пьянствовал четырнадцать лет. Он в прямом смысле допился до смерти. Но я думаю, что он к этому и стремился.
— А какие-нибудь смешные истории о нем расскажешь? — спросил Андерс.
— Не уверена, что Карл Уве готов так же смаковать свои неприятности, как ты чужие, — сказала Хелена.