— Нет-нет, все в порядке, — сказал я. — Мои чувства это уже никак не задевает. Не знаю, насколько оно смешно, но история такая: в самом конце он жил со своей матерью. Естественно, пил не просыхая. И однажды свалился со ступенек в гостиной. Видимо, он сломал ногу. А может, сильно вывихнул. Во всяком случае, он не мог сдвинуться с места и лежал на полу. Бабушка хотела вызвать скорую помощь, но он сказал нет. И дальше он там так и лежал, а она его обслуживала. Приносила еду и пиво. Не знаю, как долго это продолжалось. Несколько дней, наверно. Нашел его мой дядя. На том же самом месте, это точно.
Все засмеялись, я тоже.
— А какой он был, пока не спился? — спросил Андерс. — До твоих шестнадцати лет?
— Ужасный. Я его до смерти боялся. До мокрых штанов типа. Вот помню такой случай… Я в детстве обожал плавать, зимой ходил в бассейн, и это было главное событие недели. Но однажды я потерял там носок. Искал-искал, но не нашел. Носок исчез. Как же я испугался! Форменный же кошмар.
— Почему? — спросила Хелена.
— Потому что, если бы он узнал, мне бы не поздоровилось.
— Из-за носка?
— Ну да. Шанс, что он узнает, был небольшой, мне надо было всего лишь проскользнуть тихо в дом и надеть другую пару, но все равно всю дорогу до дома я дрожал от страха. Открываю дверь — никого. Начинаю разуваться, и кто приходит? Папа. И что он делает? Стоит и смотрит, как я разуваюсь и раздеваюсь.
— И чем дело кончилось? — спросила Хелена.
— Влепил мне пощечину и сказал, что больше я в бассейн ходить не буду, — ответил я и улыбнулся.
— Ха-ха-ха! — захохотал Гейр. — Вот это я понимаю мужик. От и до.
— Тебя отец тоже бил? — спросила Хелена.
Гейр замялся:
— Ну, элементы традиционного норвежского воспитания присутствовали. Снимай штаны и поперек колен. Но он никогда не бил меня по лицу, и никогда не накидывался внезапно, как отец Карла Уве. У него это было просто наказание, только и всего. Я воспринимал наказание как адекватное. И сам он этого не любил. Считал, я думаю, своей обязанностью, которую надо выполнять. Вообще-то он был человек очень добрый. И хороший. Так что зла я на него совершенно не держу. И за это тоже. Все это было частью абсолютно другой культуры.
— О своем отце я такого сказать не могу, — сказал Андерс. — Говорить о детстве и копаться во всякой психологической фигне я не хочу, но да, когда я рос, мы были богатой семьей, и, окончив школу, я поступил в отцовскую фирму и стал типа компаньоном. Жил красивой жизнью высшего класса. А потом он внезапно прогорел. Оказалось, что он мухлевал и мошенничал. А я подписывал все, что он мне давал. В тюрьму меня не посадили, но я должен налоговой службе такие астрономические суммы, что весь мой заработок до конца жизни будет идти на их оплату. Поэтому ни на какую нормальную работу я больше не устраиваюсь. Нет смысла, все заберут.