Какой же странный день! Темнота за окном лежала плотная, нашпигованная снежной крупой. Палату наполняло сипение Линды, дышавшей газом в маске, тяжелый вой на пике схватки, пиканье мониторов. Я не думал о ребенке, почти не думал о Линде, я был полностью сконцентрирован на массировании, легком, когда она отлеживалась, и все более сильном, по мере роста электронной волны — сигнала к тому, что Линда сейчас встанет, и мне надо жать изо всех сил, пока схватка не кончится, в то же время не спуская глаз с монитора сердечного ритма. Цифры и графы, масло и крестец, сопение и крик — больше ничего. Секунда за секундой, минута за минутой, час за часом — ничего больше. Мной владело мгновение, мне казалось, что время не идет, но оно шло, каждое событие сверх названных разрывало их круг. Пришла сестра, спросила, как у нас дела, а времени вдруг оказалось пять двадцать. Зашла другая сестра, спросила, не хочу ли я поесть, а времени стало шесть тридцать пять.
— Поесть? — переспросил я, как будто первый раз о таком услышал.
— Да, на выбор есть простая лазанья и вегетарианская, — сказала медсестра.
— Ой, как хорошо, — сказал я. — Обычную, пожалуйста.
Линда, похоже, не заметила присутствия постороннего в палате. Пришла новая схватка, сестра притворила за собой дверь, я со всей силы давил Линде на крестец, следил за монитором, когда схватка кончилась, а Линда не сняла маску, я сам осторожно забрал ее у нее. Линда никак не отреагировала, стояла со взопревшим лбом, погрузившись в себя. Крик, который она издала на следующей схватке, приглушился маской, с силой притиснутой Линдой к лицу. Открылась дверь, сестра поставила на стол тарелку, времени было семь часов вечера. Я спросил Линду, не против ли она, если я поем, она кивнула, но стоило мне убрать руки, она крикнула: нет, не убирай! Я продолжил и нажал на кнопку, пришла та же сестра: не может ли она помассировать вместо меня? Конечно, ответила она, я отошел. Нет, закричала Линда, пусть Карл Уве! Так слишком слабо! Я закинул в себя еду с нечеловеческой скоростью и через две минуты снова взялся за массаж, а Линда вошла в свой прежний ритм и успокоилась. Схватка, маска, массаж, пауза, схватка, массаж, маска, пауза. Ничего другого. Потом появлялась акушерка, решительно укладывала Линду на бок и проверяла раскрытие, Линда каждый раз кричала, но это был другой крик, она отталкивала что-то от себя, а не шла этому навстречу. Потом она вставала, возвращалась в свой ритм, выпадала из мира, часы шли.
Вдруг она крикнула:
— Мы одни?
— Да, — сказал я.
— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, КАРЛ УВЕ!