В кармане зазвонил мобильник. Я вытащил его и посмотрел на экран. Ингве.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — сказал он. — Как дела?
— Нормально. А твои?
— Вроде тоже.
— Это хорошо. Слушай, мы заходим в кафе. Можно я перезвоню тебе попозже? Ближе к вечеру? Или что-то срочное?
— Нет, ничего. Тогда перезвони.
— Пока.
— Пока.
Я спрятал телефон назад в карман.
— Это был Ингве, — сказал я.
— У него все в порядке? — спросила Линда.
Я пожал плечами:
— Не знаю. Но я перезвоню ему попозже.
Через две недели после своего сорокалетия Ингве оставил Кари Анну и переехал в отдельный дом. Все случилось стремительно. Меня он посвятил в свой план только во время последнего приезда в Стокгольм. Откровенничать на такие темы он обыкновения не имел и ничего не рассказывал, если только я не задавал вопроса в лоб. А это не всегда удобно. К тому же и без его признаний мне было понятно, что он недоволен тем, как устроилась его жизнь. Так что, когда он рассказал мне об их разрыве, я за него порадовался. Хотя не мог избавиться от мыслей о нашем отце, он ушел от мамы за несколько недель до своего сорокалетия. Совпадение возраста, в данном случае с погрешностью меньше месяца, не связано ни с семейной традицией, ни с генетикой, зато кризис среднего возраста отнюдь не выдумка, и он уже начал брать в оборот сорокалетних в моем ближнем кругу, причем немилосердно. Некоторые тихо двигаются рассудком от тоски. По чему? По более наполненной жизни. В районе сорока жизнь, которой человек живет здесь и сейчас, всегда одномоментная, впервые становится всей жизнью, и эта тождественность отменяет все мечты, опрокидывает все представления о том, что где-то его все еще ждет подлинная жизнь, для которой человек пришел в мир, в которой он совершит свои великие деяния. В сорок до человека доходит, что вся жизнь — здесь, будничная и мелкотравчатая, полностью сложившаяся и всегда будет такой, если ничего не сделать. Не сделать последней ставки.
Ингве пошел на это потому, что хотел жить лучше. А папа — потому что хотел жить радикально иначе. Поэтому за Ингве я не опасался, я вообще никогда за него не боялся, он справится.
Ванья заснула. Линда опустила ей спинку коляски. Посмотрела на перечень блюд дня на доске, выставленной перед «Бло Портен».
— Слушай, я есть хочу, — сказала она. — А ты?
— Можем пообедать, у них хорошие котлеты из баранины, — ответил я.
Заведение это само по себе приятное: садик, множество растений, журчит фонтан. В летние полгода посетители сидят здесь, а в зимние — в продолговатом помещении со стеклянными стенами, выходящими в упомянутый садик. Единственный минус — публика, в основном представленная культурно озабоченными дамами пятидесяти-шестидесяти лет.