Появилась официантка с полным подносом кружек пива, улыбаясь, составила одну из них на молниеносно появившуюся передо мной подставку и пошла дальше обносить шумные столы, за каждым вторым из которых ее встречали развеселыми шуточками.
Я поднес кружку ко рту, коснулся губами пены; холодный, горчащий напиток наполнил рот — настолько не готовый к такому вкусу, что по телу пробежала дрожь, — а потом потек в горло.
О!
Когда нам рисуют будущую жизнь и изображают мир, в котором повсеместно распространилась урбанистическая жизнь и человек достиг долгожданного симбиоза с техникой, обычно забывают о самом простом, например, о пиве — золотистом, с сильным резким вкусом, сделанном из зерна с поля и хмеля с луга, — или о хлебе, или о свекле, с ее сладким, но темным, земляным вкусом, и обо всем, что мы пили-ели за сработанными из дерева столами под окнами, в которые падает луч солнца. Чем они занимались в этих дворцах в семнадцатом веке, окруженные ливрейными лакеями, обутые в туфли на высоких каблуках, в напудренных париках, натянутых на голову, в которой ворочались мысли семнадцатого века, как не пили вино и пиво, закусывали хлебом и мясом, ссали и срали? Это равно верно для восемнадцатого, девятнадцатого и двадцатого веков. Представления о человеке меняются век от века, как и представления о природе и мире, причудливые мировые идеи и вероисповедания возникли и исчезли, были изобретены полезные и бесполезные вещи, наука углублялась все дальше в свои загадки, приборов стало больше, скорости выросли, все бо́льшие куски старого уклада жизни исчезают, но прощаться с пивом или менять его никто и не думает. Солод, хмель, вода. Поле, луг, река. И так по большому счету со всем. Мы укоренены в архаическом прошлом, ничего существенного в нас, в наших телах или потребностях не менялось с тех пор, как первый человек увидел свет где-то в Африке сорок тысяч лет тому назад, или сколько там существует Homo sapiens.
Но мы внушаем себе, что все не так, и сила внушения такова, что мы не только верим, но и ведем себя сообразуясь с этой верой, сидя в кафе и клубах, надираясь в хлам и танцуя, вероятно, еще более нелепо, чем те, что плясали, скажем, двадцать пять тысяч лет назад в свете костра где-нибудь на берегу Средиземного моря.
Откуда вообще могло взяться понятие современности, когда людей вокруг нас косят болезни, от которых нет лекарств? Кто может быть современным с опухолью в мозге? Зная, что все мы скоро будем гнить в земле?
Я поднес кружку ко рту и сделал несколько больших, долгих глотков. Как же я люблю пить. Достаточно половины бокала пива, чтобы мозг начал подкидывать мысль, а не упиться ли сегодня в хлам. Просто сидеть и пить, пить, пить. Но стоит ли сегодня?