Георг Йоханнесен говорил о навыке похвалы, но это ненужный уход в частности, он предполагает существование такой похвалы, которая действительно чего-то стоит, — а ее нет. Чем с более высокого этажа похвала раздается, тем хуже. Сперва я смущаюсь, потому что некуда спрятаться, потом начинаю злиться. Вот этот вот специфический способ обращения с человеком… Ну ты знаешь. Нет, ты же ни черта не знаешь! Ты в иерархии в самом низу. И как раз хочешь наверх. Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха!
— С похвалой не все однозначно на самом деле, — продолжал я. — Если ты похвалил, то это мне важно, это играет роль. То, что это Гейр сказал, важно. И Линда, понятное дело. И Туре, и Эспен, и Туре Эрик. Все самые близкие. Но я говорю о посторонних. Где я не понимаю, с кем и чем имею дело, где нет ни малейшего чувства контроля… Понимаю только, что успех — дело ненадежное, предательское. Смотри, я завожусь, просто разговаривая об этом.
— Я запомнил два твоих замечания и много о них думал, — сказал Гейр и посмотрел на меня, а нож и вилка тем временем парили над тарелкой. — Первое: самоубийство Харри Мартинсона. Как ты рассказывал, что он вспорол себе живот после получения Нобелевской премии. И ты сказал, что точно знаешь почему.
— Да, тут все совершенно ясно, — ответил я. — Для писателя величайший стыд получить Нобелевскую премию по литературе. А по поводу его нобелевки все время возникали вопросы. Он сам швед, член Академии, и было понятно, что здесь — приятельская услуга, что он не заслуживал премии на самом деле. А если незаслуженно, то все это издевательство. И, блин, нужно быть кремнем, чтобы такое издевательство снести. Для Мартинсона с его комплексом неполноценности оно оказалось непосильным. Если он свел счеты с жизнью вообще из-за этого. А второе что?
— В смысле?
— Ты сказал, что задумался о двух вещах, которые я упомянул. Какая вторая?
— По поводу Ястрау в «Разрушении»[69]. Помнишь?
Я помотал головой.
— Тебе только секреты доверять, — сказал он, — ничего не помнишь. Не голова, а швейцарский сыр из одних дыр. Ты назвал «Разрушение» самой противной книгой, которые ты читал. И что падение Ястрау — ничуть не падение. Он просто разжал хватку и покатился, предал и сдал все, что имел, чтобы пить, и что в этой книге это реально альтернатива. В смысле — хорошая альтернатива. Перестать держаться за все, что у человека есть, и скользить, пока не вылетишь. Как с мостков.
— Теперь вспомнил. Он отлично описывает, как человек напивается. Каково быть пьяным, какое это может быть фантастическое чувство. И у человека возникает мысль — да ладно, все не так опасно. До этой книги я не думал о таких сторонах человеческого падения, как глухота, безволие. Мне оно рисовалось драматичным, судьбоносным. И шоком стало, что это дело будничное, желаемое и, возможно, приятное. Потому что оно же приятное. Опьянение на следующий день, когда оно поднимается…