— Я тоже надеюсь, — сказал журналист.
Я налил им кофе.
— Можно тут поснимать? — спросил фотограф.
Я замялся, и он заверил, что будет фотографировать только меня и больше ничего в кадр не попадет.
Журналист просил об интервью дома, я ответил нет, но когда он позвонил уточнить место, я все-таки сказал, чтобы они зашли за мной и мы вместе куда-нибудь пойдем. И услышал, как он обрадовался.
— Хорошо, — сказал я. — Где встать? Здесь?
Я встал перед книжной полкой с чашкой в руке, он ходил вокруг и щелкал.
Кончилось все обычной фигней.
— Можешь поднять руку?
— А посмотреть как писатель?
— Это пропустим.
Я услышал, что по коридору ползет Ванья. Она села в дверях и посмотрела на нас.
— Привет, Ванья, — сказал я. — Очень страшные дяди, да? Но меня ты знаешь…
Я взял ее на руки. И тут же пришла Линда. Она мельком поздоровалась, забрала Ванью и ушла назад на кухню.
Все, что было не для их глаз, они увидели. Я, мое — это все немедленно застывало и цепенело, стоило на нем задержаться чужому глазу. А я не хотел, чтобы так было. Я, блин, точно этого не хотел. Однако же стою тут и улыбаюсь как идиот.
— Еще несколько можно? — спросил фотограф.
Я снова встал в позу.
— Один фотограф сказал, меня фотографировать — все равно что бревно снимать.
— Видимо, плохой был фотограф, — сказал фотограф.
— Но ты понимаешь, что он имел в виду?
Он остановился, убрал фотоаппарат от лица, улыбнулся, снова поднял его и продолжил.
— Думаю, давайте пойдем в «Пеликан». Я туда часто хожу. Там нет музыки, так что место подходящее.
— Годится.
— Только сначала сделаем несколько снимков на улице, и я вас отпущу, — добавил фотограф.
Тут у журналиста зазвонил телефон. Он взглянул на номер.
— Я должен ответить, — сказал он. Беседа продолжилась минуту, максимум две, и касалась снегопада, машины, расписания поездов и дачного дома. Он нажал «отбой» и посмотрел на меня.
— Мы с друзьями собрались на дачу. А это звонил водитель, который отвезет нас от поезда до места. Он пожилой человек и давно нам помогает.
— Здорово, — сказал я.
Завалиться с друзьями на дачу мне не привелось ни разу. И пока я учился в гимназии и на первых курсах университета, тема была болезненной. Друзей у меня, считай, не было. А с несколькими, которые все же имелись, я общался один на один. Теперь я стал староват для таких переживаний, а все равно почувствовал укол в сердце, привет от меня былого.
Журналист допил кофе. Поставил чашку. Фотограф убрал фотоаппарат в сумку.
— Идем? — спросил я.
Когда мы столпились в тесной прихожей и разом начали одеваться, стало неприятно: слишком вплотную. Я крикнул Линде «пока», и мы пошли вниз. На лестнице я раскурил сигарету. Было адски холодно. Фотограф поставил меня у лестницы на другой стороне улицы, и я несколько минут позировал, закрывая сигарету ладонью, пока он не попросил разрешения сфотографировать меня курящим, если я не против. Я его понимаю, так в кадре хоть что-то происходит, поэтому я стоял и курил, а он кружил вокруг, щелкал камерой и давал мне указания, все это на глазах прохожих; потом мы переместились к метро, он отработал со мной еще пять минут и, наконец, удовлетворился. Он исчез, мы с журналистом молча перешли холм и спустились в метро. В ту же минуту подошел состав, мы вошли в вагон и сели у окна напротив друг друга.