— Карл Уве! — сказала она. — Тебе еще сорока не исполнилось. А мне тридцать пять.
— Мы говорили как-то об этом с Йеппе. Он похоронил уже обоих родителей. Я сказал, что для меня самым чудовищным в этом было бы то, что не осталось свидетелей моей жизни. Он не понял, о чем я говорю. Да я и сам не уверен, что всерьез так считал. Вернее сказать, я хотел бы иметь свидетеля не своей жизни, но жизни своих детей. Чтобы мама видела, как они живут не только сейчас, пока маленькие, но и потом, когда подрастут. Чтобы она по-настоящему смогла их узнать. Понимаешь меня?
— Конечно. Но я не уверена, что хочу об этом разговаривать.
— Помнишь, как ты вошла в комнату и спросила, не видел ли я Хейди. Я пошел с тобой искать ее, а у нас гостила Берит и открыла дверь на балкон. И увидев эту открытую дверь, я обомлел от страха. Вся кровь отлила от головы. Я чуть не потерял сознание. Отчаяние, или паника, или дикий страх, не знаю, что меня накрыло, но произошло это мгновенно. Я решил, что Хейди одна вышла на балкон. И несколько секунд был уверен, что мы потеряли ее. Самые, наверно, жуткие секунды моей жизни. Прежде я таких сильных чувств не испытывал. Вот странно, что раньше у меня не было этого чувства, что мы можем потерять их, что с ними может что-то случиться. Мне казалось, что они некоторым образом бессмертны. Но ты права, не будем об этом говорить.
— Спасибо.
Она улыбнулась. С волосами, забранными назад, как сейчас, и без макияжа она казалась совсем юной.
— На вид тебе тридцать пять никак не дашь, — сказал я. — Ты выглядишь на двадцать пять.
— Правда?
Я кивнул.
— Последний раз в винном магазине у меня проверили паспорт. С одной стороны, лестно, а с другой стороны, меня вечно останавливают на улицах активисты всяких христианских организаций. Они непременно выбирают меня. Если я иду с кем-то, к нему они не лезут. А на меня прямо накидываются. Что-то во мне такое есть. «О, вот эту мы можем спасти! Она нуждается в срочном спасении». Думаешь, нет?
Я пожал плечами:
— Ты сама невинность, может, из-за этого?
— Ха-ха! Еще хуже!
Она зажала нос двумя пальцами и сползла под воду с головой. Вынырнув, потрясла головой. Потом посмотрела на меня с улыбкой.
— Что случилось? Почему ты так на меня смотришь? — сказала она.
— Ты ведь так делала в детстве, да?
— Что именно?
— Ныряла.
В спальне, за стеной ванной, заплакал Юнн.
— Можешь погладить его пока по спинке? Я приду через минуту.
Я кивнул и пошел в спальню. Он лежал на спине, плакал и дрыгал руками. Я перевернул его, как черепаху, и стал гладить по спине. Он это обожал и всегда сразу замолкал, если не успел разораться всерьез. Я спел пять известных мне колыбельных, пришла Линда и легла с ним на кровать покормить его. Я прошел в гостиную, надел куртку, шарф, шапку и ботинки, сваленные у балконной двери, вышел на балкон, сел в углу, налил себе кофе и закурил. Дул восточный ветер. Небо было бездонное и полное звезд. Кое-где на нем мигали огни самолетов.