— Я готов, — сказал я Ванье. Она опять протянула ко мне руки. Я поднял ее, пересек коридор и заглянул на кухню, где сидели и болтали четыре-пять родителей.
— Мы пошли, — сказал я. — Всего доброго, спасибо за приятный вечер.
— Вам спасибо, — ответил Линус. Густав приподнял руку в прощальном жесте.
Мы вышли в коридор. Я положил руку на плечо стоявшей у стены Фриды, чтобы привлечь ее внимание, но она была совершенно поглощена рыбалкой.
— Нам пора идти, — сказал я. — Спасибо за приглашение! Праздник был очень хороший, просто очень!
— Ванья не остается на рыбалку? — спросила она.
Я скорчил многозначительную мину, призванную выразить «ты же знаешь, как мало логики в поступках детей».
— Ну да, — сказала она. — Но спасибо, что пришли. До свиданья, Ванья!
Мия, стоявшая рядом, позади Тересы, сказала:
— Ванья, подожди!
Она перегнулась через простыню и спросила Эрика, или кто там сидел, не даст ли он ей пакетик сладостей. Он дал, и Тереса протянула его Ванье:
— Ванья, вот, возьми домой. И можешь поделиться с Хейди, если хочешь.
— Не хочу, — ответила Ванья и прижала пакет к груди.
— Спасибо, — сказал я. — Всем пока!
Стелла обернулась и посмотрела на нас.
— Ванья, ты уходишь? Почему?
— До свидания, Стелла, — сказал я. — Спасибо, что позвала нас на свой праздник.
Я повернулся и пошел. Вниз по темной лестнице, через первый этаж и на улицу. Голоса, крики, шаги и тарахтение моторов беспрерывно отдавались между стен домов, то громче, то глуше. Ванья обхватила меня руками за шею и положила голову мне на плечо. Она так никогда не делает. Это Хейдина привычка. Мимо проехало такси с включенным огоньком на крыше. Прошла пара с коляской: женщина совсем молодая, лет двадцати, замотанная в платок. И кожа на лице грубая, заметил я, когда мы с ними поравнялись, как будто она слишком толстый слой пудры положила. Он старше ее, моего примерно возраста, и озирается беспокойно. Коляска у них той смешной конструкции, когда люлька с ребенком стоит на тоненьких, похожих на стебельки, трубках, приделанных к колесам. Навстречу нам шла ватага пацанов лет пятнадцати-шестнадцати. Черные, зачесанные назад волосы, черные кожаные куртки, черные брюки и на двоих по крайней мере кроссовки «Пума» с эмблемой на мыске, мне они всегда казались идиотскими. На шее золотые цепочки, движения рук неуклюжие, неловкие.
Туфли!
Вот черт, они остались наверху.
Я остановился.
Оставить их там лежать?
Нет, это глупость, мы ведь не успели даже отойти от подъезда.
— Нам надо вернуться, — сказал я, — мы забыли твои золотые туфли.
Она выпрямилась.