В столице тотчас же начала ходить молва о том, что государь, не пережив последних огорчений, отравился; в обществе были очень враждебно настроены против Мандта. До настоящего времени нет достаточно данных, чтобы судить, насколько все эти слухи были обоснованы. Хотя бы и лишенные фактического основания, они имели свой логический смыл. Все существо покойного императора всецело срослось с той правительственной системой, выражением которой было все его царствование. Он сам был живым олицетворением того порядка, защите которого посвятил всю свою жизнь. Он пережил время действительных успехов своей политики и одно время мог, казалось, торжествовать правоту своего дела. Позднее наступили годы испытания и разочарования. Теперь, когда раскрылась во всей полноте несостоятельность николаевской системы, жизнь государя Николая Павловича была изжита. В легендах общественный инстинкт в конкретном образе часто бессознательно символизирует те общие положения, к каким путем анализа приходит научная мысль.
Настоящий очерк был написан и почти закончен в типографском наборе еще до великого февральского переворота 1917 года. Углубляясь в николаевскую эпоху, автор из изучения этой эпохи самого безграничного абсолютизма выносил, как это ни покажется странным, своеобразное чувство бодрости и уверенности за будущее. Ему выяснялась во всей своей логической неизбежности гибель всякого строя, в основе которого, хотя бы в компромиссной форме, лежал политический абсолютизм. Не крах николаевской системы – крах всего русского политического уклада раскрывался перед его глазами, крах, не предотвратимый никакими, ни репрессивными, ни паллиативными, мерами. И отсюда росла в нем светлая уверенность в конечном торжестве народной воли, народной правды. Этой уверенностью только и остается жить теперь, в дни тех страшных испытаний, какие выпали на долю нашей родины…
И, проникнутый этой уверенностью, обращаясь к прошлому, автор не считал нужным брать публицистический тон при описании эпохи, которая может почесться образцовым доказательством несостоятельности абсолютизма. Он не взял бы этого тона и теперь, когда о царствовании Николая I можно говорить гораздо свободнее, чем год тому назад. Тон, в каком написан настоящий очерк, обусловливается не какими-либо посторонними соображениями, но существом дела. Николаевская эпоха давно уже ждет спокойного объективного исследования, как эпоха, достаточно далеко отошедшая в прошлое. Не претендуя на роль подобного исследования, настоящий очерк является как бы предварительным подведением итогов того, что в этой области уже сделано. Автор рад, что, исполнив (худо ли, хорошо ли – другой вопрос) такую задачу, он выпускает в свет свой труд в такие дни, когда изучение николаевской эпохи не будет уже встречать никаких преград, никаких династических табу.