Теперь я понимаю, почему сестра изуродовала мои фотографии. Господи, еще бы ей меня не ненавидеть! Почему же она взяла меня жить к себе после аварии? Могла бы запихнуть в какой-нибудь пансион, как мать, и спокойно воспитывать сына. И Саймона бы не упустила, если бы я не торчала поблизости огромным колючим кустом. Почему Джоанна не бросила меня после того, что я ей сделала? Не могу этого понять. Я разрушила ее жизнь, а сама осталась в блаженном неведении, без малейшего чувства вины. Даже когда мы ссорились, когда я бесновалась, доводя сестру до белого каления, когда ей приходилось ставить запоры на двери, разгребать мои бесконечные косяки и терпеть перепады настроения, она ни разу ни словом не напомнила мне о моем романе с ее мужем. О том, что это я тогда села за руль пьяной. О нашем с ним ребенке, таком желанном для нее, которым я – как это мать сказала? – кичилась перед ней.
Меня воротит от самой себя. Я худший на свете человек. Я играла чужой жизнью, а за это поплатились другие. Мне казалось, я хочу знать правду, но теперь предпочла бы остаться в неведении.
По щекам сползают две слезинки. Я закрываю глаза. Мать была права, видя на мне печать порока.
– С вами все в порядке?
Попутчица пересаживается ко мне, протягивая бумажные платки. Малыш настороженно за нами наблюдает.
Я выдавливаю улыбку, больше похожую на гримасу, и стараюсь придать себе нормальный вид.
– Просто тяжелый день, – говорю я, сморкаясь в салфетку. – Спасибо.
– Может быть, хотите поговорить?
У женщины очень мягкий голос, от нее исходит приятное спокойствие. Наверняка работает с людьми – медсестрой или врачом, например. Вот только хватит с меня разговоров. Я так доверяла доктору Лукас, а в результате это обернулось жестоким предательством.
– Все нормально. – Если я скажу больше, то просто разревусь.
Малыш, соскользнув со своего сиденья, ковыляет к женщине и тянет ладошки, требуя взять на руки. Как глубоко сидит в детях этот инстинкт – быть возле матери, как можно ближе к ней. Слезы вновь струятся по щекам. И у меня был сын, но я его потеряла.
Попутчица тоже сходит в Стаффорде. Она собирает еду, напитки и пластмассовые сокровища малыша, потом долго возится с коляской. Когда я предлагаю помощь, женщина только с улыбкой отмахивается:
– У меня своя система. С виду не скажешь, но на самом деле так.
Ее неунывающее спокойствие вызывает у меня благоговейный трепет. Я вспоминаю те редкие случаи, когда мне приходилось оставаться одной с маленьким Джеймсом – это был просто ад. Я не могла ничем его занять больше чем на пять минут; проблемы с туалетом, маленькие пуговички замучаешься застегивать, а уж слезы и вовсе приводили меня в ужас. Наверное, даже лучше, что Джоанна заняла мое место. Она-то легко управлялась и с подгузниками, и со школьными делами, болтала с другими мамами у ворот… И по крайней мере, она могла узнать собственного ребенка среди других.