– Оставь его, Джеймс, – говорю я. – Отпусти. Пусть идет. У тебя есть я.
Хотя я стараюсь держаться храбро, я вся охвачена ужасом, мой голос дрожит.
– Отпусти его, и можешь делать со мной что хочешь, – повторяю я. – Как с той кошкой. Тебе ведь наверняка хотелось сделать такое с человеком, правда?
Я вижу, что мои слова пробуждают интерес. В глазах Джеймса зажигается голодный огонек.
– Любопытное предложение… Продолжай.
– Потом можешь оставить меня в туннеле. Тело если и найдут, то еще очень не скоро. Ты к тому времени исчезнешь, будешь свободен и богат. И так ты восстановишь справедливость, отомстишь за отца. За Роберта.
– Жестокое и необычное наказание [5]… И ты не боишься, тетя Сара? Ты никогда не отличалась храбростью.
– Мне страшно до жути, – честно говорю я. – Но ты должен отпустить Алана. Пожалуйста. Он никому ничего не скажет.
Джеймс поднимается на ноги и отходит. Я бросаюсь к Алану и помогаю кое-как усесться. Не уверена, что он способен стоять. Выглядит он хуже некуда. Джеймс с улыбкой обтирает руки о бедра с выражением какого-то удовольствия – словно гурман, вспоминающий добрую трапезу. В этом жесте предвкушения есть что-то почти сексуальное.
– Пожалуй, я воспользуюсь твоим предложением. Ты затронула то, что было моим всегдашним… Что касается здоровяка… – Он снова обтирает руки о бедра, и глаза у него темнеют. – Он сам знает, что с ним будет. Ты не в том положении, чтобы диктовать мне условия.
– Я буду драться за свою жизнь до последнего. Но если отпустишь Алана, я не стану этого делать. Сможешь сделать со мной все, что захочешь, – с трудом выговариваю я. Голос дрожит, дыхание спирает в горле, все мое существо заранее охватывает ужас.
Джеймс чуть кривит губы в странной улыбочке.
– По-моему, ты меня не так поняла. Мне не нужна покорность. Я хочу, чтобы ты сопротивлялась, хочу насладиться сполна.
– Нет! – стонет Алан. – Сара, не надо! Это безумие!
Он стоит на одном колене, пытаясь собраться с силами и встать. Сам по себе он отсюда явно не выберется. И ему срочно нужна медицинская помощь.
Я перевожу взгляд на Джеймса. Тот стоит в паре шагов за Аланом, спиной к водопаду. Мой сын – высокий, широкоплечий, с шапкой мягких волос, мокрых от брызг. Красивое лицо портит жестокое выражение глаз. Он презрительно усмехается, уверенный в собственном превосходстве, довольный тем, что мы в его полной власти. Этот блеск глаз, взгляд хозяина положения, вдруг напоминает мне о его отце.
Был ли Роб психопатом? Он определенно отвечал многим пунктам из списка Хаэра: безответственность, черствость, внешняя притягательность. Вот откуда это у Джеймса? Возможно, мы с Джоанной и пропитанной тайнами атмосферой в доме вовсе ни при чем? Потом я вдруг понимаю – нет никакой разницы, что тому виной. Джеймс делает то, что делает, он жестокий, злой человек, которой не способен испытывать ни стыда, ни вины, ни страха. А заодно и любви, радости, сочувствия… Ужасно так жить. Все равно что родиться без чего-то необходимого, важнейшего – не жизнь, а жалкое прозябание, как у Голлума.