Все это я помню смутно; даже день свадьбы сестры словно в тумане. Или я и тогда напилась? Мать сидела в церкви, похожая в своем строгом синем костюме на кассиршу банка. «Красота проходит, Сара, а порченый товар никому не нужен». Напутствие в самый раз для свадьбы, матушка.
Джоанна была в длинном белом платье с вырезом сердечком. Она вся светилась, сияя ямочками на щеках. Роба я помню слабо. Он был пилотом и подолгу отсутствовал. Настоящий красавец – твердых девять баллов по сравнению с ее семьей – и всегда это знал. Я поддразнивала сестру: вот он летает один во всякие экзотические страны, а стюардессы там в дальних рейсах наверняка ему на шею вешаются. Наверное, не очень красиво с моей стороны, если подумать, но она всегда только смеялась и говорила, что пусть – лишь бы ей бонусные мили шли. Остальное теряется в каком-то мутном мареве. В нем проскальзывают обрывки разговоров, места, люди… ничего вразумительного разобрать нельзя. Если доктор Лукас права и я почему-то подавляю эти воспоминания, то у меня получается что надо. Наверное, я так и продолжала, как в ранней юности, скакать с работы на работу, выпивать, путешествовать, пока в какой-то момент не оказалась почему-то в машине с Робом и малышом Джеймсом и мой мир не изменился навсегда.
Поплакав, я снова засыпаю. Будит меня звук хлопнувшей двери и запах бекона. В животе урчит от голода. Неудивительно – уже больше девяти. За последние сорок восемь часов от меня остались кожа да кости. Будь я моложе, такая потеря веса меня порадовала бы, но сейчас, в возрасте за сорок пять, это придает мне изнуренный вид и только.
Сколько я здесь еще пробуду? И как мне добираться отсюда домой? Домой… Вновь накатывает паника, сердце колотится так, что, кажется, сейчас разорвется. Умру, и никто даже не узнает. Была бы здесь Джоанна, она отвлекла бы меня разговорами и сунула лишнюю таблетку диазепама. Увы, теперь я совсем одна, запертая в номере, как в ловушке, и пульс под пальцами все никак не успокаивается.
Стук в дверь возвращает меня к реальности.
– Тетя Сара, ты здесь?
Джеймс! Мы не из тех, кто обнимается при встрече, но сейчас я неуклюже прижимаю его к себе, и мы сталкиваемся локтями и плечами.
– Мне сказали, что ты тут, – говорит он, освобождаясь, и показывает такую же ключ-карту, как у меня. – Я рядом, в двести двадцать третьем. Попросил записать на твой счет – ты ведь не против?
Ну конечно! Впервые после случившегося я чувствую, что могу дышать свободно – глубокий вдох и прерывистый, с облегчением выдох. Джеймс в каких-то четырех дверях от меня, на другой стороне коридора – ближе, чем когда-либо за последний год, но все равно слишком далеко для нашего полного ужасов мира. Я хотела бы лечь на дно, задраить люки и не отпускать племянника от себя ни на шаг. Может быть, попросить, чтобы нам дали соседние номера, или это будет выглядеть странно? Я напоминаю себе, что он уже взрослый и ему нужно свое пространство. Если я буду чересчур много требовать, то лишь отпугну Джеймса.