Как поразила меня смерть бедной Юсуповой! Кровь с молоком, молода, богата, все не помогло! Бедная эта Юсупова не могла ни одного раза родить, бывши 4 или 5 раз брюхатою. Может быть, и подлинно виноваты были акушеры. Это срам! Нет их хороших в обеих столицах. Лучше убавить докторов, да завести парочку хороших акушеров. Жаль, жаль бедную Юсупову! Еще не Саблукова ли кинулась в Неву от жестокостей Тургенева, еще не он ли вытащил ее из воды багром? У нас, кинувшись в Яузу, можно замараться, а утопиться – никогда.
Неужели королеву Английскую оправдают? Чего доброго, радикальные возведут на престол Бергами. И у нас есть удалой Варфоломей мусье Боголюбов, а этот Варфоломей еще удалее нашего: не откажется ни от чего. Сицилийское дело кончилось хорошо. Сицилия столь разнствует от Неаполя всем, что ей нужна особенная конституция, а независимость ей будет независимость вроде польской – на словах, а не на деле. Я люблю очень, что этот головорез Али-паша хотел тоже дать конституцию Албании; кажется, он кончит еще хуже Наполеона. Как он не уберется куда-нибудь! Но, видно, отливаются волку лютому слезы горькие!
Статья наша очень кстати попала в «Сын Отечества». Она подлинно интересна. Теперь штурмую я «С.-Мавру». Ее берет наш Сенявин, бывший тогда капитаном. Это дает мне повод делать размышление об этом достойном лице; я приглашаю читателей себе «Записками» Броневского, в коих Сенявин является на поприще пространнейшем, достойном великого его духа, способностей и славы русского флага.
Меня очень приятно заняла и насмешила антикритика на Воейкова, разбиравшего поэму молодого Пушкина. Писано чрезвычайно остро и колко до жестокости. Насмешники возьмут сторону Кривцова, я не думал, что он так силен, он очень даже прекрасно рассуждает о литературе русской. Кажется, Воейков будет довольно умен, чтобы молчать и сим прекратить бой, конечно, неравный. Я читал жене, и она смеялась, как и я. Пришли нам поэму «Руслана», ежели она напечатана; я ее не читал еще.
Ну, поспевает восьмое чудо в свете! Евсей пишет, что в воскресенье не будет уже работника ни одного в доме, что все кончится к этому дню. Итак, в субботу мы отправляемся в Москву, куда сегодня посылаем обоз последний. Атакуют меня со счетами, страшно подумать!
Константин. С.-Петербург, 28 октября 1820 года
Третьего дня наконец граф Нессельроде получил ожидаемого так долго курьера, и в тот же день пустился в путь в шестом часу вечера, несмотря на дождь, снег и слякоть. Помучается он дорогою, да и бог знает, когда приедет в Троппау, ибо фельдъегерь из Варшавы ехал десять дней. Управлять министерством в его отсутствие велено Дивову, сенатору, что управляет архивом Иностранной коллегии, но не Родофиникину, как было все думали. Новостей из Варшавы только, что Константин Бенкендорф назначен министром в Штутгарт на место князя Козловского, коему из оклада оставлено 3000 с курсом и дозволено остаться в чужих краях. Сверчков сделан камергером. Об Али-паше уже говорят, что он, не находя средств обороняться с 400 солдатами, запершись в крепостцу, когда видел, что уже до него добираются, полетел на воздух, как Мустафа Байрактар, и тем отнял у султана удовольствие украсить сераль его головою. Сергей Тургенев пишет, что в Царьград привезли несколько голов, что ожидали головы сына Али-паши, Вели-паши, и его племянника, взятых в плен, что курьер встретил дорогой несколько мешков с головами. Вот подлинно головорезы!