Александр. Неаполь, 9 декабря 1805 года
С утра до вечера сидел я за перепискою ратификации нашего трактата. Скучная работа, требует всякой осторожности, на пергаменте: что соврешь, так уж не скобли, а переписывай снова. Дмитрий Павлович сказал, что мне дан будет особенный подарок от здешнего двора. То-то взбесится Карпов, коему даже и червонных мало достанется. Нас обидели, ибо князь[32] пишет прислать в его канцелярию половину суммы, нашей канцелярии определенной. Терпение!
У Карпова была с Беттерою сцена, которую тебе перескажу, не имея ничего иного писать. Говорили за столом о всякой всячине. Был Кауниц с женою, Николай и много других. Заговорили о Лукесини [прусском посланнике в Париже], и беседа стала общею. Поццо сказал, что, представляя Бонапарту свои верительные грамоты, тот обратился к нему по-итальянски, чтобы доставить тому приятность. Я заметил, что с его стороны это было довольно неловко. «Почему?» – спросил Карпов. «Потому что он напоминал Бонапарту, – сказал я, – кто он такой, а французам – что над ними иностранец господином». Многие меня поддержали. Карпов разгорячился и говорит: «Не вижу в этом ничего неловкого, всякий видит все на свой манер. Кто знает, с каким намерением Лукесини заговорил с Бонапартом по-итальянски?» Тогда заговорил Беттера и сказал: «Но, г-н Карпов, надобно только проследить за поведением Лукесини в Париже; низости, коими он покрыл себя, есть доказательство, что он вовсе не желал бросать вызов Бонапарту». Все прибавили: «Ну конечно». Карпов, одержимый своим духом противоречия, с трудом мог сдержаться; но поскольку министр ловко переменил разговор, к сему более не возвращались.
После обеда Карпов, не переварив того, что его вынудили замолчать, вновь завел речь о Лукесини, желая во что бы то ни стало доказать, что он прав. Поскольку, когда Беттера подошел говорить с ним, Карпов сказал ему с досадою: «Да ведь это не в вашей компетенции, предоставьте судить о сем тем, кто может это делать», – Беттера рассердился и отвечал: «Я думаю, что это вы не способны о сем судить, ибо вы не можете понять того, в чем все остальные согласны». Тут Карпов сделался вне себя. Он вообще не великий оратор, а когда злится, красноречие и дар речи у него отнимаются. Он потер руки и прошипел Беттера с испепеляющим взглядом: «Вы меня поняли?» – «Нет, сударь, – отвечал тот, – я не понимаю пантомим; говорите со мною, и я вам отвечу». Карпов замолчал, и тем все кончилось.
Приехал из Гаеты Лизакевич, с ним толстый Козловский, который все такой же болтун и запачканный. Все меня комплиментами потчует. Дмитрий Павлович, узнав, что он не пришел к нему обедать, не будучи зван, велел к нему послать печатный билет, звать его обедать завтра. С Лизакевичем жена, Санковская (которую… португальский поверенный в делах при короле Сардинском) и множество детей.