Я сделала шаг назад и показала пальцем сначала на Мичио, затем на Рорка.
— Если вы подерётесь, я ухожу отсюда.
Он замахнулся, а Мичио увернулся, отпустив мою руку. Рорк нанёс очередной удар, но я уже сдвинулась с места, подхватив карабин по дороге к двери.
Когда я закрыла её за собой, дальняя стена затряслась, после чего последовало приглушенное кряхтение. Вероятно, кулак Рорка. Будем надеяться, что не его голова.
Полуденная жара остыла, и луна лила тусклый свет на крыльцо и окружающие леса. Я пробежалась взглядом по линии роста деревьев и заметила на границе Дарвина. Моя бдительная немецкая овчарка подняла голову, дёрнула ушами и вернулась к дремоте.
И там, в углу крыльца, ждало другое осложнение, другие сбивающие с толку отношения — страж моего разума.
Джесси сидел у стены хижины, согнув одну ногу и вытянув другую, и стряхивал что-то в лианы, которые обвивали перила. Его лук лежал на ноге, а томагавк — возле бедра. Он носил при себе также пистолеты и ножи, но ничего из этого не виднелось под солдатской робой.
Я плюхнулась рядом с ним и устроила карабин на коленях.
— Это, пожалуй, пока что самая худшая их ссора.
Уголок его губ приподнялся, но взгляд не отрывался от чего-то на его ладони. Крошка из сушёных листьев? Он перебирал коричневые частички, стряхивая некоторые из них. Табак.
Я откинулась назад и попыталась отключиться от криков шёпотом внутри. Если бы они повысили голос, сюда явилась бы тля.
Я взглянула на Джесси, слегка задев его плечо.
— Ты все это слышал?
Конечно, слышал, но я хотела услышать его мысли по этому поводу.
— Каждая живая душа в горах слышала.
Что-то гулко стукнуло по полу хижины, и шёпот стих. Может, они вырубили друг друга.
Джесси потянулся к широкому листку из кучи перед ним, и его ботинок шаркнул по половицам.
— Некоторые вещи стоят того, чтобы за них драться.
Его низкий голос отдался вибрацией в моей груди, его слова были полны потайного смысла. Он боролся в своей манере. Следовал за мной в Европу. Освободил меня с Мальты. И торчал на крыльце, чтобы монстры не вломились через эту дверь, пока я спала.
— Я обязана тебе жизнью.
Он сменил позу, взглянул на деревья, затем обратно на свои руки.
— Не говори так.
Я никогда не перестану так говорить.
Было в нем что-то такое уникальное и земное. Неукротимый. Хищный. С его неуправляемыми волосами, неуважением к светским любезностям и предпочтениям к грубому оружию, он являлся продолжением почвы, лесов и дикой красоты, которая теперь вновь отвоёвывала себе землю. Но от интеллекта в его глазах перехватывало дух.
Я отвернулась, разглядывая свои руки, пока от его взгляда моё лицо заливало жаром. После одного тихого момента движения его пальцев привлекли моё внимание. Он скручивал табак в листья. Он не курил. Он скручивал их для меня.