Тихий звук воды, бьющейся о корпус лодки, доносился из окна. На прикроватном столике лениво покачивалось пламя свечи. Ровный храп Дарвина сотрясал матрас. Все было мирно, тепло, по-настоящему. Это была моя любимая часть каждого дня.
Джесси поправил одеяло вокруг ее милого маленького подбородка.
— Я люблю тебя.
Мы с Рорком эхом вторили ему.
— Я тоже вас люблю, — ее глаза закрылись, темно-рыжие ресницы веером легли на щеки. Затем она снова распахнула их. — А завтра я увижу Эдди?
Рорк прижался губами к ее лбу.
— Ты снова поцелуешь его на рассвете.
— Фу, — она сморщила нос и с любопытством посмотрела на нас. — А кого мама целовала частее всего?
— Чаще всего, — я склонился над ней, опираясь на руку по другую сторону от ее ножек. — Что ты имеешь в виду?
Ее брови сошлись вместе.
— Кого из вас она любила больше всего?
Я почесал затылок и посмотрел на Джесси.
— Я не собираюсь затрагивать эту тему.
Джесси уставился на Рорка, который ухмылялся как придурок.
Она перевела свой сонный взгляд на меня.
— Спорим, она целовала тебя частее… чаще всех, потому что ты самый хорошенький.
— Во имя любви к лучине, освещавшей Иисуса, это ж херь на хери и херью погоняет, — Рорк перекатился на спину и сказал в потолок. — У нее просто непереносимость шуток.
Она хихикнула и ткнула пальцем ему в рот.
— А мама говорила так же смешно, как и ты?
— Нет, детка, — Джесси прислонился к спинке кровати. — Твоя мать на самом деле умела складывать слова и придавать им смысл, — он закрыл глаза. — И она была намного красивее всех остальных.
Я все еще видел ее в своем воображении, каждый совершенный дюйм ее тела. Одним из моих самых больших страхов было потерять этот образ. У нас не было ни фотографий, которые можно было бы просматривать, ни записей, которые можно было бы прослушать. Что, если мои воспоминания исчезнут? Что, если я больше не смогу ее представить?
Вокруг нас повисла тяжелая тишина, и я знал, что Джесси и Рорк тоже думают о ней.
У нас были хорошие и плохие дни. Долгие годы я винил себя в ее смерти, мучаясь из-за всего того, что я мог бы сделать по-другому в то утро в саду. Чувство вины в конце концов перешло в принятие и превратилось в целеустремленность. Я стремился быть хорошим отцом, эмоционально и физически поддерживать Джесси и Рорка и помогать людям. Ее народу.
Иви не оставила меня пустой оболочкой. Она сделала меня лучше, чем я был.
Я наклонился к лицу Доун и поцеловал ее в нос.
— А чья очередь рассказывать истории?
Она повернулась к Рорку и потянула его за бороду.
— Твоя, па. Расскажи мне еще что-нибудь об Англии.